Отчаянный корпус

Сережа, по обыкновению, прав. Дружба проверяется серьезным делом, и мелочи, которые царапают самолюбие, не должны ее касаться. Серьезное же дело — вот оно. Бросили призыв, и откликнулись все: отличники и двоечники, пай-мальчики и разгильдяи, друзья и враги. До обид ли тут? И Женя стал рассказывать свою историю.

Сережа слушал внимательно, потом вдруг всполошился: пост наблюдения передал, что к классу приближается дежурный офицер-воспитатель старший лейтенант Мухин.

— Держитесь, ребята. Враг будет разбит, победа будет за нами, — быстро проговорил Сережа и поспешил убраться восвояси.

Его присутствие, наверное, не осталось не замеченным. Старший лейтенант Мухин поинтересовался у вице-сержанта об отсутствующих, а потом строго спросил, что делали в классе посторонние.

— Уточняли домашнее задание, — четко ответил Седов, не моргнув глазом. Это умение давать с убедительным видом бестолковые ответы обнаружилось у него еще в младшей роте, когда на вопрос о причине опоздания в строй, он твердо и достойно сказал: «Я бежал!»

Мухин усмехнулся:

— Знаю я о вашем задании и удивляюсь его неразумности. В армии много способов разрешения конфликтов, но вы избрали самый бездарный. Нужно не шушукаться по углам, а действовать прямо и честно, как ваш офицер-воспитатель, который сейчас сражается и защищает своих суворовцев.

«Тоже мне вояка», — неприязненно подумал Ветров, припомнив муторное наставление Сократа при вручении своего рапорта.

— Товарищ старший лейтенант! — поднял руку Алишер. — Мы с самого утра пытаемся рассказать обо всем, но нас никто не слушает.

— Значит, не тем рассказывали. Доложили бы капитану Кратову, уже бы все решилось. Зло побеждается не мычанием, а фактами.

— Зачем нам факты? — поднялся Голубев. — Мы вместе уже не один пуд соли съели и верим Ветрову, как себе.

— Факты нужны тем, кто делает выводы и принимает решение…

— Мысли, выводы, наблюдения… — произнес Лабутя голосом лысого провокатора из «Подвига разведчика».

Класс захихикал. Мухин, хоть и хороший парень, но начал утомлять нравоучениями. И потом ни от него, ни от Сократа ничего не зависит. Даешь генерала — и все! Других авторитетов для них сейчас не существовало. И тут, как по заказу, к ним прибежал дневальный с известием, что к ним в роту направляется начальник училища. Мухин побежал встречать его. Отделение притихло, только Лабутя вертелся за партой, всем своим ликующим видом показывая, что все эти визиты происходят в результате его придумки.

— Тихо! — предупредил Седов. — На общие вопросы отвечать буду я.

Тут дверь открылась, и в класс вошел генерал Клименко, сопровождаемый капитаном Кратовым и суворовцем Мартиросовым.

— Встать! Смирно! — скомандовал Витька и отрапортовал: — Товарищ генерал! Второе отделение второй роты занимается самоподготовкой. Старший отделения вице-сержант Седов.

— Здравствуйте, товарисчи-и! — протянул по обыкновению Клименко и, услышав ответ, поморщился: — Ну-ка другой раз… А ну еще… Оце гарно, сидайте.

Отделение село и замерло, внимательно наблюдая за вошедшими. Сократ выглядел взволнованным, лицо его покраснело. Мартиросов стоял у двери в куцей гимнастерке — из-под обшлагов высовывались кисти длинных рук — и старался напустить на себя строгий вид. Это ему плохо удавалось: глаза блестели, а губы то и дело растягивались в улыбке. Генерал прошелся перед классной доской, остановился у стола и неожиданно спросил:

— И что же вы робите на цей самоподготовке?

Витька встал и четко ответил:

— Бином Ньютона. Годы жизни — 1643–1725.

— От шустряк, — удивился Клименко, — захотел посадить генерала в галошу, да тильки мало каши ил. Цей англичанин помер через два року писле Петра Першего, значит, у двадцать седьмом, а не у двадцать пьятом роке. Вирно?

— Так точно, — охотно согласился Седов и сменил опасную тему: — По литературе — гражданственность поэзии Некрасова.

— А здесь что выучили?

— «Не может сын глядеть спокойно на горе матери родной», — бойко процитировал Витька стихи под портретом Некрасова в читальном зале.

Генерал махнул рукой.

— То уси знають, лучше вот шо скажи. «О! сколько есть душой свободных сынов у родины моей…» Дальше. — Седов молчал. — Кто знае?

Женя поднялся и продолжил:

Великодушных, благородных
И неподкупно верных ей,
Кто в человеке брата видит,
Кто зло клеймит и ненавидит,
Чей светел ум и ясен взгляд…

— Молодец, — остановил его генерал. — Как фамилия?

— Суворовец Ветров.

— А, так це ты с Мартиросовым працювал? И на кой ляд сдались тебе драные чоботы?

Ветров объяснил.

— Ну, голова, — удивился генерал, — така маленька и така державна голова. Бачите, як разумил: народ его кормит та обувае, вин его тож схотел обуть, своими обносками… И богато у вас таких благодеятелей?

Витька поднялся и доложил:

— Товарищ генерал, наше отделение решило подписаться на заем. Но деньги мы надеялись получить из дома.

— Скильки?

— Две тысячи рублей.