Отче наш

Но Филарет приходит теперь все реже и реже. К тому же, сестра Ирина, казалось, задалась себе твердой целью — контролировать каждый шаг, каждое движение Лушки. Теперь она не оставляет ее одну с евангелием, а сама каждую свободную минуту занимается с нею, строго спрашивая, если Лушка почему-либо бывает невнимательна. Мало-помалу образы святых деяний заполняют всю Лушкину жизнь, заслоняют даже воспоминания об ушедших в прошлое веселых, беззаботных днях в родительском доме. Едва мелькает в сознании залитый солнцем желтый береговой песок, уходящая в даль озера прибрежная коса с гомонящими на ней полуголыми ребятишками, или вспомнится ласковый, спокойный Степан, Лушка опасливо косится на сестру Ирину и старается уйти от греховных мыслей. Понимает она, что нет ей сейчас другого пути, кроме покорности и послушания. Впереди — зима, в деле, заведенном в милиции, — пугающая неизвестность, а здесь, в этой тихой комнате, — покой и тишина… И Лушка податливо соглашается с сестрой Ириной, которая повторяет все чаще: «Так, милая, начертано жить тебе свыше… Господь знает дальнейшие пути твои и помыслы».

И сейчас, когда они возвращаются из бани и, поужинав, садятся за библию, она покорно вздыхает, услышав знакомую фразу сестры Ирины:

— Видно, так свыше тебе начертано. На все воля господа, спасителя нашего…

И все же сейчас Лушка внутренне взбунтовывается против явного перенесения вины Филарета, не появляющегося уже три дня, на незримого, бестелесного бога.

«Наобжимался, а теперь — в кусты, — зло и откровенно думает она о Филарете. — И чего он не разводится со своей женой? Глупая я… Конечно, сейчас ему и забот мало. Хочет — там живет, захочет — сюда явится».

Сестра Ирина внимательно смотрит на нее, но, так и не сделав замечания, которого, замерев, ждет Лушка, продолжает читать дальше.

— «…И если я раздам все имение и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла».

И опять Лушка не может удержаться от навязчивой мысли: «Не ищет своего, не мыслит зла и долготерпит… Вот и дождусь, что родить в девках придется. Стыда-то да сраму сколько… Хотя… Позаботится, конечно, Филарет да и сестрица Ирина тоже, чтобы от дитя избавить меня».

Она непонимающе смотрит на сдвинувшую брови сестру Ирину, мгновение не слыша, что та говорит.

— …О чем? Это грех, — доносится до Лушки, — быть мыслями невесть где, когда слушаешь откровение! Не лицемерь, милая! Каждый вздох известен господу богу и по мыслям твоим воздаст он тебе стократ…

Она отводит взгляд и неожиданно вскакивает с испугом, бросается к окну.

— Господи?! Это ж… Это Нина — жена Филарета? Она! Как же дозналась? Или так просто решила наведаться? — и быстро оборачивается к Лушке. — Спрашивать будет — говори, что моя племянница! Из Шумихи… О Филарете не заикнись!

Лушку упоминание о жене Филарета тоже волнует. Ей интересно в обычной обстановке рассмотреть свою соперницу, у которой в скором времени она отнимет мужа. Мысль об этом заставляет Лушку держаться спокойнее, с показным равнодушием и независимостью более удачливой соперницы.

— Мир дому сему, — от порога говорит сестра Нина. — Здравствуйте, сестра. И ты, молодица — соперница моя…

Изумленно замирает сестра Ирина, густой румянец бросается в лицо Лушке. Ясно, что не с добрыми намерениями и не случайно появилась здесь Филаретова жена.

Опомнившись, сестра Ирина склоняет голову в приветствии и тут же, суетясь, смахивает подолом юбки пыль с чистого стула.

— С миром, принимаем… Садись, проходи, сестра! Вот уж не гадала увидеть тебя здесь в эту пору! На дворе-то темнеть начинает.

— Муженька решила здесь обождать, — с усмешкой произносит сестра Нина, покосившись на Лушку. — Наведывается, люди говорят, сюда он, да и с ночевкой остается. Не ждала от тебя, сестра, что в доме своем поселишь разврат… Перед богом-то как думаешь ответить, а?

Отводит торопливый взгляд пасмурная сестра Ирина. И лишь когда молчание становится невыносимо тягостным, глухо говорит:

— Сама знаешь, по своей ли воле сделала я это… Филарету перечить…

— Да, ему перечить ты не можешь, знаю. Боишься за деньги, которые дал тебе в бессрочный долг. Голой останешься, если потребует вернуть их немедленно. А я, его жена, могу их от тебя потребовать?

— Что ты, Нина! — испуганно вскакивает сестра Ирина. — Договорились с ним, по-божески чтоб… Когда смогу…

— А смочь ты до смерти не сумеешь, — кивает Нина. — Выходит, просто подарок тебе сделал Филарет? Ладно, об этом я не стану говорить, тут Филарет пусть делает, что хочет. А вот об этой, — посматривает она на Лушку, — надобно бы потолковать… Надолго ты поселилась здесь, девонька?

Лушка пожимает плечами, насмешливо разглядывая жену Филарета. Вблизи она не такая броско красивая. Резкие черты лица, создающие в целом приятную гармонию, теперь, при близком рассмотрении, далеко не безупречны. Нос, к примеру, слегка широковат даже для скуластого лица Нины, вероятно, потому, что некрасиво приплюснут.