Отче наш

И хмуро качает головой: не дают ей покоя тревожные, безрадостные мысли. Нет, не случайно этот седой благообразный старик с такой внимательностью расспрашивал ее, сестру Ирину, об образе жизни Филарета в последние дни. Все докапывался, когда тот приходит, надолго ли, остается ли в их доме ночевать.

«Надо сказать Филарету об этом, — решает сестра Ирина. — Не выведи Иуду из своего стада — много грехов примет на душу».

Но Тимофей Яковлевич далек от мысли выдать Филарета милиции. Расспросы сестры Ирины вызваны заботой о чистоте рядов братьев и сестер. Донеслось до него, что сожительствует их пресвитер Филарет с какой-то приезжей девицей. К тому же, ввел грешницу в дом одной из сестер, не заботясь о том, что та может оказаться тайным соглядатаем.

Как мужчину, Тимофей Яковлевич понимает Филарета, клюнувшего на приманку в виде молодой полнотелой бабы. Старость-то не за горами, а жадное мужское сердце все еще хочет объять необъятное. Но, придерживаясь последние годы строгой нравственности, Тимофей Яковлевич не хочет закрывать глаза на слишком смелые и необдуманные шаги Филарета. Решившись на крупный разговор с Филаретом, он и собирает исподволь факты.

Вернувшись домой с неудачного молитвенного собрания, Тимофей Яковлевич с удивлением узнает от жены, что Филарет уже здесь.

«Сам господь хочет, чтобы мы поговорили, привел Филарета именно ко мне», — настороженно думает он.

— Один? — коротко спрашивает свою безропотную, послушную жену Тимофей Яковлевич. Та молча кивает.

Не стал спешить с разговором Тимофей Яковлевич, хотя и верил в то, что все идет так, как хочет господь. Многого он еще не знал, а оскорблять подозрениями душу брата во Христе считал недостойным. И все же, продолжая размышлять о тех фактах, которые удалось узнать, Тимофей Яковлевич все больше укрепляется в своем решении: быть открытому разговору с Филаретом. И откладывать объяснение нельзя: не сегодня-завтра обо всем узнают остальные братья и сестры, и разве это будет способствовать укреплению единства их рядов?

«Надо!» — кивает сам себе Тимофей Яковлевич и решительно идет в чулан, где находится Филарет. Обычно здесь, в чулане, приспособленном под летнюю комнату, собираются братья и сестры во Христе, когда они бывают у Тимофея Яковлевича.

Филарета он видит не сразу, не найдя на привычном месте переносную электрическую лампочку со шнуром. Лишь проследив на ощупь, куда идет шнур, Тимофей Яковлевич понимает, где скрывается гость. Тот обосновался в чулане по-хозяйски, отгородив ящиками и завесив половиками дальний угол.

В тайнике светло. Филарет полулежит, вытянув руку с евангелием, и читает.

«У человека неприятности… Ждут разные допросы в милиции, едва его обнаружат, а он укрепляет дух божественным писанием», — со сложным чувством уважения и радости думает Тимофей Яковлевич, и сразу мелким, ненужным кажется ему весь задуманный разговор. Противится душа обвинять в чем-то постыдном этого, хмуро склонившегося над святой книгой, человека.

Но, приглядевшись, Тимофей Яковлевич неприятно морщится: Филарет спит, и книга вот-вот упадет из его рук. Тимофей Яковлевич пытается осторожно забрать евангелие, Филарет, встрепенувшись, открывает глаза и вскакивает:

— А-а, это ты, брат, — облегченно произносит он, узнав хозяина. — Что нового там? Все хорошо закончилось?

Тимофей Яковлевич, помолчав, тихо и скупо рассказывает о неудавшемся собрании, размышляя о том, с чего начать неприятное объяснение. Филарет сам помогает ему.

— Там была женщина с сестрой Ириной, — говорит он, равнодушно зевнув. — Ее не остановил никто? Ушла она домой?

— Ушла, — хмурится Тимофей Яковлевич. — О ней-то, брат, и хочу я говорить. Разные толки идут среди наших. Кто она такова?

Голос его звучит жестко и строго, но Филарет, усмехаясь, отвечает:

— В допросах, брат Тимофей, не нуждаюсь. Все во имя господа нашего и для него делается. А слухи…

— Не криви душой, брат, — повышает голос Тимофей Яковлевич. — Не позорь перед господом седины мои. Известно мне, кто она такова…

В наступившем молчании резко хлопает закрываемая Филаретом книга. Он отбрасывает ее на лежанку и встает, все с той же легкой усмешкой глядя на хозяина.

— Дела каждого из нас — не тайна для всевышнего. Господу угодно, чтобы еще одной сестрой стало больше в нашей общине. К этому и готовлю Лукерью…

И оттого, что обоим откровенно ясна фальшь этого оправдания, они неловко отводят глаза друг от друга.

— Нехорошо, — качает головой Тимофей Яковлевич. — Ох, как нехорошо…

Филарет шагает к нему.

— Ладно, брат, — миролюбиво произносит он, кладя руку на плечо Тимофею Яковлевичу. — Подумаю о твоих словах… Кстати, жить мне у вас придется денечка три-четыре, передай своей жене на расходы, — он протягивает хозяину несколько красноватых бумажек. — Возьми, возьми! Не бойся, не подкупаю. Знаю, что туговато сейчас у тебя с деньгами…

И решительным движением сует бумажки в карман пиджака Тимофея Яковлевича. Тот отводит глаза, но деньги не выбрасывает.

— Все же надо привлечь девчонку к делам общины, — бормочет он. — Сам знаешь это, брат мой.