Читаем Отче наш полностью

И вот в этот-то момент он и берет ордер на квартиру. Может быть, порвать ему с Любой? Кто его обвинит в бесчестном поступке? Почти никто — в поселке известно, какова из себя Устинья Семеновна Пименова. Но захочет ли это сделать Андрей?

«Нет, этого он не сможет сейчас сделать», — вздыхает Вера и, открыв ящик стола, протягивает Андрею ордер.

— Возьми… И будь решительнее! Мы, девчата, любим решительность. Смелость в мужчине — не последнее качество, Андрей…

Нет, она не настраивает его на разрыв с Любашей. Просто хочет напомнить: иногда и так получается — не идет жена от родителей, и муж, устав от уговоров, вдруг подгоняет к их дому машину, грузит свои вещи и, когда наступает последний момент, прямо спрашивает жену: «Ну, со мной или — здесь? Но и то, и другое — навечно, без метаний!» И жена уходит с ним, заплаканная, но покоренная его решительностью.

Получится ли так у Андрея?

Лицо его задумчиво и печально. Ей хочется сказать ему что-то теплое, задушевное, но нужных слов она не находит. Помедлив, спрашивает:

— С Любой разговаривал о квартире?

— Мельком… Никак не удается поговорить с ней по-доброму, чтобы убедить ее.

— Знаешь что, — оживляется Вера. — Хочешь, я с нею поговорю? Она сейчас на работе?

— Ну да, здесь, — Андрей встает. Он рад, что Вера вызвалась помочь ему, и неловкость первых минут исчезает. И смущение Веры Андрей истолковывает теперь просто: не знала, как начать именно вот этот разговор.

— Не так это просто жить. Не так это просто любить, — улыбается Вера. Немного помедлив, добавляет: — Не так это просто — решиться выйти замуж, жениться…

В эту минуту она подумала о себе и Василии.

— Не знаю, — краснея, говорит Андрей. — Для меня такого вопроса не возникало… Знаю, что без Любы… Неинтересно, одним словом, без нее жить было бы, — смущенно улыбается он.

И Вера вдруг, еще не осознав слов Андрея, ловит себя на мысли о том, что в ее чувствах к Василию очень уж много рассудочности, не так, как у Андрея с Любой.

Резко звякает телефон. Звонит Василий. Он сейчас у Сойченко. Не может ли она зайти сюда? Хотя он сам сейчас придет…

Вера кладет трубку. Вот и вся их любовь: не можешь ли, не хочешь ли…

— Кстати, Андрей, — отвлекаясь от невеселых раздумий, говорит она, — твое дело еще не прекратили?

— Едва ли…

— Был у нас следователь Каминский, расспрашивал о разговоре с Лушей, когда мы у них с твоей тещей и Василием были. И сразу же обратил внимание на такую деталь: оказывается, Пименова тоже подписалась на первом протоколе вместе с Лушей. Каминский страшно заинтересовался: почему? Действительно странно, когда будущая теща делает роспись под показаниями не в пользу зятя.

— Устинья Семеновна расписалась в протоколе! — изумлен Андрей. — Понимаешь, не обратил внимания на ее каракули.

— А Каминский обратил. Когда узнал, что она накануне свадьбы приходила вместе с нами к Лыжиным, ругала Лушу за подпись под протоколом, следователь только головой покачал. Сказал, что вызовет ее.

— Куда же Луша скрылась? — хмурится Андрей. — Не верю я, чтобы она долго запиралась. Все равно сказала бы рано или поздно правду…

— Как?! Ты не знаешь, где она? Мы же дня три назад ездили к ней в Корпино. У сектантов она. Но разговора не получилось. Крепко ее охраняют сестры и братья во Христе. Сообщили в милицию, что она там скрывается. Пришли к той тетушке, где она жила, а ее и след простыл. Тетка говорит: «Не знаю, не видела никого». Может, говорит, комсомольцам поблазнилось. На том дело и закончилось.

Андрей встал.

— Значит, поговоришь, Вера, с Любой? Или, может, не стоит? Гордая она, обидится еще.

— Думаю, мой разговор лишним не будет. Надо же дать ей понять: решай прямо и до конца, иначе… Впрочем, иначе и быть не может: сохранить вам надо семью, Андрей.

— Знаю, — качает головой Андрей. — Ладно, пойду…

В дверях он сталкивается с Василием Вяхиревым.

— Стоп, стоп! — окликает тот. — Чего же вы тянете разбор дел прогульщиков — этого Кораблева и Лагушина?

— Не готов еще бригадный кодекс…

— Странная зависимость. Кодекс — сам собой, а прогулы — дело совсем другое. Надо поторопиться, Макурин.

— Поторопимся, — неохотно кивает Андрей, спеша уйти. Знает, что сообщи Вяхиреву: в разработке кодекса участвует и Кораблев — тот поднимет шум.

А Василий уже разговаривает с Верой. Сойченко интересуется, каковы результаты поездки в Корпино. Да и в горком комсомола надо сообщить.

— Видели, да толку мало, — сухо замечает Вера.

— И все же? Кстати, как себя вел Кораблев?

— О, он молодцом оказался, — оживает Вера. Она рассказывает о споре Лени с сектантским проповедником, о похвалах, которые сделали корпинские комсомольцы в адрес Кораблева, но Вяхирев перебивает:

— Жаль, что с Лыжиной безрезультатным получился разговор. Вхолостую вы сработали…

— Вхолостую? — вспыхивает Вера. — Ты считаешь, что одной поездки в Корпино достаточно, чтобы убедить ее?

— Ладно, ладно, не горячись, Веруська, — останавливает Василий. — Тем более, что инициатива поездки была твоя, все довольны этим в горкоме.

Вера грустно усмехается:

— Эх ты, инициатива… Человек для тебя словно и не существует.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Вишневый омут
Вишневый омут

В книгу выдающегося русского писателя, лауреата Государственных премий, Героя Социалистического Труда Михаила Николаевича Алексеева (1918–2007) вошли роман «Вишневый омут» и повесть «Хлеб — имя существительное». Это — своеобразная художественная летопись судеб русского крестьянства на протяжении целого столетия: 1870–1970-е годы. Драматические судьбы героев переплетаются с социально-политическими потрясениями эпохи: Первой мировой войной, революцией, коллективизацией, Великой Отечественной, возрождением страны в послевоенный период… Не могут не тронуть душу читателя прекрасные женские образы — Фрося-вишенка из «Вишневого омута» и Журавушка из повести «Хлеб — имя существительное». Эти произведения неоднократно экранизировались и пользовались заслуженным успехом у зрителей.

Михаил Николаевич Алексеев

Советская классическая проза