Отчий дом

— Вот там должен быть приток, — говорил Василий. — И мне кажется, если по нему идти, то можно добраться до водораздела. А там уже мое хозяйство. Моя деревня. Как будто так, Николай? То, что я увидел здесь, невероятно — такие дали, такой лес!

Николай улыбался, он был доволен. Теперь говорил уверенным, хозяйским голосом, довольный тем, что рядом его друзья. Казалось, и вещи не были тяжелы, и подъем не крут — так хорошо они шли. Вот и первая изба показалась на склоне. Они вышли к размытой дороге, глина была красноватого цвета, уперлись в изгородь. Николай отодвинул слегу, пропустил всех и снова задвинул ее.

— Теперь, дорогие мои гости, вон там, видите, крыша с чердачным окном и балконом. Это мой дом и моя крыша…

— Там все твое… и за лесом тоже… — смеялся Василий, он был в восторге.

Они уже шли по деревне, кто-то из деревенских выходил на крыльцо, поздороваться. Николай раскланивался, низко опуская голову, степенно, представлял своих друзей.

— С приездом, с приездом, Николай Сергеевич, заждались, да и помощники у тебя хороши для весенней-то работы. Может, дашь кого на времечко? — шутили женщины.

Деревня располагалась углом — ряд домов стоял вдоль склона, обращенный к реке, а другой ряд уходил от реки к возвышенности, кладбищу и далее в поля.

Через калитку прошли двором, оставили вещи внизу, поднялись по ступенькам под навесом к двери. Николай достал ключ, повернул им в замке, отодвинул щеколду, и дверь со скрипом отошла. Зимой повеяло сразу, холодом застоявшимся. Прошли дальше сенями. Дом был обширен, пятистенок, со скотной половиной, где Николай предполагал сделать мастерскую.

— Вот мы и дома, — сказал хозяин. — Сейчас откроем все окна. Затопим печь. К вечеру будет хорошо.

Помолчали. Сидели, отдыхали на лавке у растворенного окна.

— Пока не остыли, — предложил Николай, — давайте избу выметем, дров принесем, воды натаскаем и печь протопим.

Петр с Павлом пошли по воду, а Николай с Василием остались делать приборку.

— Ну как? — спросил Николай.

— У тебя просто, достойно… — ответил Василий. — Можно сказать — функционально. Рассказывай, рассказывай, я знаю, тебе хочется все показать.

— Как не хочется! Здесь у меня зимняя половина. Тут зимой, знаешь, даже жарко, форточку открываю. А там, у сеней, — летняя часть и комнатка для Нины. Наверху, у чердака, — летние спальни. Там и окошко я прорубил — можно читать, писать, а внизу — мастерская во весь двор.

Вымыли пол, натаскали дров, сняли с окон зимние рамы, затопили печь. Не сразу она занялась после зимнего застоя, но потом разбушевалась как следует.

— Гнезда у тебя не было в дымоходе? — спросил Василий.

— Теперь нет, я решетку поставил. А как приехал, в первый год, было. И у тебя тоже?

— И у меня было.

Скоро изба проветрилась, запахло смолистым деревом. Они сидели на лавке у распахнутого окна. Василий нарезал хлеб, Николай мыл посуду.

— Все хорошо, — говорил он, — но иногда так грустно бывает вдруг, выть хочется. Понимаешь?

— Да, — согласился Василий.

Пришли Петр с Павлом с полными ведрами. Уже смеркалось.

— Время-то как быстро скачет, — удивлению Павла не было предела. — А я-то собирался еще к реке сходить. Но сил уже нету, нету. Вот прошел в последний раз до колодца, а обратно и ноги не идут. И от воздуха опьянел. Так со мной только в горах было.

— Вы все себя не узнаете дня через два, — пообе-шал Николай, — такими здоровяками сделаетесь от воздуха здешнего, да вот я еще молока парного принесу… Но пока не стемнело, давайте к ночи приготовимся. Кто хочет в избе, места хватит всем, а я так на сеновале. Натаскаю сейчас тюфяков, тепло будет и душисто на сене.

Его стали отговаривать. Ясно было, что остальные хотели остаться в тепле. Николай предложил:

— Может, ты, Василий, рискнешь?

— Не рискну. И тебе не советую.

— Тогда выбирайте места по вкусу. Кровать, сундук да лавка.

Решили тянуть спички, каждый хотел испытать свою судьбу, потому что было совершенно все равно, где спать, лишь бы спать здесь, в тепле. И выпало — Павлу на кровати, Петру на сундуке, а Василию на лавке. Как в сказке, все сходилось.

Посмеялись такому раскладу, потому что в приметы не верили, а верили в удачу.

Уже в печи кипел кулеш, уже Павел ставил на стол самовар. И вот наконец все было готово — стол накрыт.

— Ну что же, — сказал Николай, — начнем нашу холостяцкую жизнь.

— Разрешите, — Павел встал, — я сегодня буду дежурным, разливающим, ибо нахожусь ближе других к самовару.

Все улыбнулись ему.

Павел передал каждому по ломтю хлеба, наполнил деревянные миски кулешом из тушенки и перловой крупы. Еда немного пригорела в черном от копоти чугуне, но запах очага и острая приправа из перца, мяты и барбариса прекрасно подействовали. Павел так бережно и со знанием дела орудовал черпаком, чуть согнув его, чтобы было удобнее наливать, что, казалось, он всегда этим занимался.