Отчий дом

Потом наполнил стаканы заваркой из чайника, с наслаждением глядя на его расколотый носик, залил его снова кипятком и поставил на самовар, накрыв бабой-грелкой. Вскрыл ножом банку с солеными огурцами и передал каждому по огурцу, после чего старательно наполнил стаканчики из своей походной фляжки, закутанной фетровым чехлом.

— Ну вот, кажется, все. Остальное берите сами — соль, масло, картошку… Скажу немного — давайте радоваться тому, что мы здесь, и всему, что мы увидим и с чем столкнемся, что мы в этом уголке земли русской, что мы здоровы, крепки. И пусть дружба и радость не покидают нас. Хочу сказать еще: мы благодарны Николаю, что он вывез нас сюда.

Все встали, выпили и принялись за дымящийся кулеш, поглядывая друг на друга.

Мерно тикали заведенные часы-ходики с кукушкой. Потрескивало в печи, мерцание огня отражалось на стенах, потолке, на почерневшем от времени гладком дереве, не закрытом ни обоями, ни штукатуркой.

Невзначай вздохнул Павел, потом Петр, улыбнулся Василий и зевнул, и Николай хмыкнул и протер глаза рукой. Но поскольку был хозяином дома и потому, что менее других устал от впечатлений, стал было рассказывать о хитром и умелом Акиме-Иоакиме, своем друге деревенском, который возьмет все теперь в свои руки, все руководство деятельностью. О Зинаиде — маковом цвете, что прискачет на лошади…

Павел поддержал беседу, вспомнил любимого своего писателя Карамзина, его восхитительное начало «Бедной Лизы» — описание Москвы с холмов Симонова монастыря (повесть эту он перечитывал перед отъездом вслух своей взрослой дочери, а она плакала, потому что не сложилась ее жизнь с мужем).

Петр загрустил, представив свою молодую жену и своего сына. Василий хотел было что-то сказать, заметив грусть в глазах Петра, но тихо поднялся, проговорив, что пойдет подышит, а то как бы не угореть от первой топки. За ним потянулись остальные. Ночь стояла тихая, звездная, запахи весны волнами накатывались из необозримого пространства, омытая дождем земля дышала покоем. Далеко внизу за рекой, где-то в чащобе лесов блестели огни далеких селений.

Когда возвратились в теплоту дома, нашли живые запахи: они вернулись в дом, где уже начали жить.

Николай еще раз позвал к себе на сеновал и пошел, пожелав всем спокойной ночи. Разбрелись по своим местам. Василий устроил себе на лавке лежанку из тюфяка, набитого сеном, взбил подушку, пристроил на столе лампу и, раздевшись, забрался под ватное одеяло. Его дорожная тетрадь и карандаш были под боком.

«Двойной смысл во всем, — писал Василий, — предметах, деревьях, людях. Женщина, мужчина, деревья, вода, огонь… Каждый человек, животное, дерево и каждое слово заключают в себе двойственность. Волшебство и реальность…»

«Подъем тяжел, — было в следующей записи, — но прекрасен, как и отъезд из Москвы. Местность понравилась. Пришлась по душе. Как будто я уже здесь бывал. Кажется, мы подружились с П. Барин. Хорош в проявлении чувств. Дом понравился. Надо бы присмотреть…» — так и заснул с тетрадью в руке глубочайшим сном.

Проснулся Василий через час. В избе темно, тепло, жаром тянуло от печи. Поднялся, сунул ноги в сапоги, приоткрыл окно. Проверил заслонку в печи. Петр сопел тихо и мирно, удобно устроившись на перине. Павел что-то бормотал. Василий осторожно коснулся его вытянутой рукой и положил ее поверх одеяла. Потом надел телогрейку, вышел в сени и по лесенке стал пробираться к Николаю.

— Не спится? — спросил Николай, отрываясь от книги.

— Заснул да проснулся, — Василий опустился в сухое сено. — Там жарко, а тут у тебя действительно привольно. Звуки слышны.

— В деревне еще не все спят. Может быть, выйдем? Сходим к Акиму-Иоакиму, он будет рад, ведь знает, что приехал. Я к нему обычно всегда захожу в тот же вечер.

— Пройтись не мешает…

— Он, я тебе скажу, чудной старик, — рассказывал Николай. — Да это и понятно, скажешь ты, с какой бы стати дружил с ним и вспоминал о нем… — Николай тихо засмеялся. — Он, конечно, личность не героическая, но память у него сказочная и руки золотые… Он — задира, поэтому его и побаиваются, как бы чего-нибудь не сболтнул лишнего, как бы не столкнул кого-нибудь друг с другом. Ты, может, скажешь: вот снова старики да старики…

— Нет, не скажу. А думаю даже, что пока это поколение еще не совсем ушло, его надо как следует рассмотреть и прислушаться к нему. Запомнить…