Отдай, детка! Ты же старшая!

Когда Горянова через пять минут, спокойная и рассудительная, вошла в свою кухню, картина была почти как у Богданова — Бельского. За ее столом, тихо, стараясь не издавать лишних звуков, сидели три девицы, мажорчик и Ванечка. Они пили чай. Если, конечно, можно так сказать. Потому что полные чашки стояли на столе. Никем не тронутые. И одиноко в центре грустила вазочка с печеньками, на которые совершенно точно облизывался мажорчик, но брать почему — то не спешил. Горянова вошла, налила себе тоже чаёчку и присела ровно напротив своего любезного, рядом с которым, совершенно случайно, на интеллигентном расстоянии, сколько стол позволял, расположилась Элька.

— Ну — с, Элеонора Александровна, — привычным строгим голосом следователя по особо — опасным преступлениям начала Даринка, — и какими судьбами, позвольте полюбопытствовать, Вы у нас? Во второй раз на этой неделе, заметьте.

От ее тона мажорчик и две новые девицы фыркнули, а вот Элька и Иван оставались молчаливыми и даже потупились, так как знали: подобный тон ничего хорошего не сулил. Но время шло, и надо было отвечать.

— Дарин, — поджала губки Элька, тут же теряя серьезность, — ну правда, мы случайно! Мы шли с девчонками с пар, правда, девочки? — те кивнули, подтверждая, и потянулись за чаем. — Решили зайти в кафешку, но тут козел на драндулете…

— Реальный мудак! — хриплым голосом вдруг вставила самая крупная из двух подружек, в майке с невообразимо пошлыми стразами.

— И прямо в лужу! — снова пояснила Элька. — А тут мы! Окатил нас с головы до ног, козлина.

— Мы стоим, ржем. Чё делать не знаем, — разошлась хриплоголосая, шумно потягивая кипяток.

— У нас даже волосы были мокрые, — Элька уже вовсю сгущала краски. — А тут Иван и твой дом. Ну, мы и пошли…

— Не тащиться же через весь город? — аккуратно вставила, наконец, свое слово вторая гостья.

— С этим ясно, — криво усмехнулась Даринка. — А что с фингалом? Или это изощренная благодарность молодежи?

Девчонки переглянулись и невежливо расхохотались. Иван если не покраснел, то смутился:

— Дарин, давай я тебе потом расскажу.

— Твою версию, Вань, я выслушаю приватно. А мне хотелось бы узнать о происходящем с другой, так сказать, стороны.

— Да что тут рассказывать? — искренне удивилась Элька. — Мы когда пришли, побежали скорее раздеваться. Ну и забыли немного, что не одни…

Мажорчик после этих слов многозначительно так рассмеялся.

— А что? У нас на танцах мы вообще перед пацанами голышом разгуливаем и ничего, — пояснила ему хриплоголосая.

— Если бы Ваня остался, то ничего бы этого не было.

Мажорчик снова закатился и даже хрюкнул. Элька посмотрела на него неодобрительно и продолжила:

— А он не стал нам мешать. И мы сами побежали в ванную куртки класть в машинку и головы мыть, а полотенца забыли. Мы потом кричали, орали из ванны, но Ваня нас не слышал, а потом я подумала: может, он телевизор смотрит…

— А мы без полотенец! А с волос капает и за шиворот затекает! — снова пояснила хриплоголосая.

— Ну и я поорала еще немного, — продолжила мелкая, — мол, Ванечка, спаси — помоги! Принеси полотенец, а минут через пять, устала орать и как дверь со всей сил, и в глаз.

И девчонки разом прыснули

— Прости, Вань! — покаянно заявила Элька. — Мы же не знали, что ты под дверью стоял и ждал, когда мы руки высунем. А я со всей силы дверью как дала. И ему в лоб! А тут и ты пришла! Все видела!

И она замолчала, предоставляя Дарине додумать остальное. Она и додумала.

— Ладно, — сказала Горянова, вставая, — по крайней мере, все живы! Располагайтесь, девочки, в зале. А Вы, больной, — перевела она взгляд на Ивана, — со мной остаетесь, буду за вашим фингалом следить неотрывно.

Пока она говорила, девчонки уже смотались в комнату, туда же, судя по всему, намылился и мажорчик.

— Герман, — остановила его в дверях Горянова, — ты остаешься здесь, с нами. Надеюсь, макароны умеешь варить?

— А я думал, что буду развлекать юных прелестниц… Они же полдома разнесут, если за ними не приглядывать. А ты, теть, — он снизил голос до бархатного и сделал загадочное выражение, — тут без лишних глаз поворкуешь.

— Дарин, а кто это? — наконец спросил Иван, убирая ото лба лед.

Германа вопрос развеселил, потому что на его лице появилось такое гаденькое, такое ехидное выражение, что Горянова немного притормозила с объяснениями. Но тут, как назло, снова из комнаты привалили за чем — то на кухню девчонки, как раз к немой сцене. Горянову так разозлила собственная нерешительность, свое смятение, что она рявкнула при свидетелях, не подумав:

— Это? Это Герман. И он… он будет здесь жить.

Мажорчик, откинув голову, звонко захохотал.

— Фига се! — выдала хриплоголосая. — Ты же говорила, что у вас нет братьев.

— В смысле — жить?! — завопили одновременно Иван да Элька.

Спелись, однако!

Глава 19