Отдай, детка! Ты же старшая!

— На последнем курсе бакалавриата? Умно! Подожди… — Горянова быстро соображала, — а разве папа тебе денег не давал на оплату этого семестра?

Элька отвернулась и куда — то вбок прошептала:

— Давал…

— И?

— Что и?! — с вызовом закричала белокурая бестия. — Я их потратила!

— На что?!!!

— Твое какое дело?

Горяновой хотелось схватить эту поганку и хорошенько потрясти, чтобы вся дурь, скопившаяся у нее за двадцать один год, выскочила. Она даже потянулась вперед, но тихий Ванин голос решил все быстрее:

— Сегодня оставайся, Эль, — сказал он веско, — а завтра поедешь домой мириться…

Элька радостно вспыхнула и прямо на глазах расцвела: разулыбалась, засияла глазами и выскочила из кухни.

— Зачем?! — только и смогла выдохнуть Даринка.

— Ну, не бросать же ребенка на произвол судьбы? — пожал плечами отфингаленный Иван, обнимая Горянову и аккуратно целуя.

Даринка знала, что опять пожалеет о своей доброте, но даже не предполагала, как. До самой ночи все шло вполне прилично: молодежь с Иваном вполне мирно смотрела полуэротический боевичок по телику. Герман, что — то там понявший, все время просачивался между Элькой и Пименовым, а потом прибегал на кухню к работавшей на ноуте Даринке, всем видом показывая, что он, как минимум, полезное домашнее животное.

Проблемы начались, когда лихая семейка решила отходить ко сну. Большой белоснежный диван, максимально рассчитанный где — то человека на два с половиной, растерянно ахнул, понимая, что ему — таки придется прогнуться. Потому что никто не хотел спасть на полу.

— Гера! Ну ляг, — упрашивали мажорчика девчонки, — ты же мужчина!

— Я младше вас! Дылды великовозрастные! К тому же я гость!

— А мы кто?

— А вы нахлебницы! Я, между прочим, посуду помыл и макароны сварил.

— Ну, допустим, посуду мыла Дарина и макароны варила тоже она.

— А я рядом стоял! — не сдавался мажорчик. — А вы вообще слиняли!

— Мы не слиняли! — гаркнули девчонки. — Мы совершали гигиенические процедуры! — и мажорчик примолк ненадолго

Потом они, все время переругиваясь, стелили постель и громко решали, кто где спит.

— Я не лягу с краю! — возмущался Герка, — а то вы меня, коровы, свалите! У меня кости хрупкие!

— А за коров сейчас получишь!

— Ай! Ай! Получу! — громко, а потом тише и эротичнее. — А можно в долларах или, в крайнем случае, я натурой взять согласен…

— Извращенец!

— Почему извращенец? — обиженно удивлялся мажорчик. — У меня правильная, гетеронаправленная ориентация, я не фетишист и не БДСМщик. Ну, тянет немного на старушек лет так двадцати двух-двадцати пяти, и на этом все!

Горянова изо всех сил пыталась сосредоточиться, и это ей удалось. А Ваня, вздыхая, сначала сидел рядом с Даринкой, но она, извинившись, ушла в работу с головой, и он через полчаса скрылся в спальне, потому что оставаться где — нибудь еще — просто не было никакой возможности. Почему? А потому! Плохо, что Даринка в происходящее не вникала, она вообще, когда работала, то ничего вокруг себя не замечала… А зря! Такие вещи нужно бдить!

Когда нежданные гости наконец смогли расстелить постель, то оказалось, что гигиенические процедуры дамами не совсем закончены. Пребывая в полураздетом виде — короткие спальные шортики и скромные, еле прикрывающие сиськи топики, — девицы трех сортов и фигур дефилировали из зала в ванную комнату и обратно все то время, что Ваня, подперев рукой голову, сидел рядом с Даринкой. Иногда путь очаровательниц пролегал и через кухню с целью напиться свежей, отфильтрованной водой. Ваня ерзал, старался не смотреть на заходящих и приходящих, потом попытался пристать к Даринке, но та отмахнулась, сказав, что еще чуть — чуть поработает и потом…в общем, потом, все потом.

Ваня держался, но когда в кухню раз восьмой зашла попить Элька, Пименов понял, что пора смываться. Пролетев, не поднимая головы через коридор в спальню, он там и заперся. На замок! На все уговоры выйти и поиграть с подрастающим поколением в карты на раздевание (и откуда эта зараза появилась в доме?), Пименов отвечал нечленораздельно. К счастью, про него через часок уже забыли, зато молодежь в отсутствии сурового Даринкиного присмотра, отрывалась по полной.

Сначала они еще посматривали с осторожность на кухню и говорили вполне тихо, но потом забыли.

— Снимай, не жмись! — говорил уже полуголый мажорчик хриплоголосой, которую, как оказалось, звали Катей, сверкая вполне рельефным, красивым, не перекаченным телом.

— Ты мухлевал, сволочь!

— Пыссссс! За поклеп ответишь!

— Сонь! Ну, скажи! Эль! Он же мухлюет!

— Да ладно тебе! Проиграла — так снимай!

— Что снимать?

— Топик снимай! — сладко ухмыльнулся Герка. — А я у тебя, если хочешь, чашечками от лифчика побуду… Ммммм….Тебе помочь?

— Отвали! Я сама.

И дальше нехилый такой возглас мажорчика:

— Оууууууу! Хороший размер! Дашь поносить?

— Отвали, придурок! Я больше не играю!

— Я тоже не играю… Какие тут игры, детка? Здесь все взрослые!

— Хватит, Герман! Мы здесь не одни! Если Даринка услышит, будем всю ночь в углу стоять.

— Да! Твоя сестра крутая! А я бы у нее в уголочке постоял…

Девицы фыркнули, и даже та, что прикрывала одной рукой колышущиеся просторы родины…