Отдай, детка! Ты же старшая!

— Рвёт и мечет, потом курит, потом снова рвёт и мечет. Мама боится, что у него сердце прихватит. Сказала, чтобы ехала к тебе — пе-ре-ждать… А я ж не могу к тебе, — вдруг яростно, с болью выкрикнула Элька. — Не могу! Ты ж у нас ПРАВИЛЬНАЯ! ГОРДОСТЬ семьи! Куда ж мне до тебя! — и она попыталась сделать шаг, но ноги заплелись, и Элька снова чуть не грохнулась.

Герман еле-еле успел ее подхватить.

— Папина радость! — не унималась мелкая. — Дариночка то, Дариночка это! И самостоятельная! И умная! И деньги с шестнадцати лет зарабатывает! А я… А я так… кра-си-ва-я! Мне только за-муж… А я … А на меня он только рвёт и мечет, потом курит, потом снова рвёт и мечет…Ой! По-моему, меня рвёт… — и она склонилась, чтобы дать всем окружающим оценить содержимое ее желудка.

Было противно и гадко, но Горянова успела придержать сестру за плечи и отвела в сторону кипу ее белокурых испачканных волос. Мажорчик, скривившись, отвернулся, но все также продолжал придерживать девушку за талию.

Наконец рвотные позывы прекратились.

— Давай ее в ванную, Гер, — тихо попросила Даринка, делая шаг, чтобы помочь.

— Не нужно, — серьезно и спокойно сказал он. — Я сам доведу, ты лучше здесь убери.

А потом… потом они поили Эльку кипяченой водой с активированным углем, и мажорчик помогал стягивать с нее мокрую грязную блузку и угвазданные рвотой джинсы, укутывал умытую, засыпавшую на ходу мелкую в Даринкин банный халат. И делал это все молча. Без тени насмешки или сальности. А потом, когда Элька, едва прикоснувшись головой к подушке, уснула, пришел к Даринке, потерянно сидевшей на кухне и крутившей в руках пустую чайную чашечку самого замечательного Дулевского фарфора, которую почему — то хотелось со всей силы шмякнуть об пол..

Мажорчик с грохотом подтянул к Даринке стул и сел рядом. А потом вдруг взял и погладил ее по голове, как маленькую:

— Не плачь, теть, — ласково сказал он, — дети вообще существа эгоистичные, я вот видишь, какой пример!

Даринка засмеялась сквозь невыплаканные слезы и добавила, вздохнув:

— Ей двадцать два будет… разве она ребенок?

— А дуры вообще позже взрослеют, — глубокомысленно заявил мажорчик. — А если ты не перестанешь плакать, теть, то я тебя поцелую и умру смертью храбрых, потому что твой питекантроп мне голову оторвет.

— Не оторвет. Он не ревнивый…

— Это ты сейчас, теть, к чему сказала? — поиграл бровями мажорчик. — Это что: тонкий намек?

— Сиди ровно, тонкий намек, а получишь промеж глаз! — снова рассмеялась Горянова. — Чай будешь? Я вкусняшек купила.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Мажорчик изобразил на лице радостное удовольствие и кивнул:

— Теть! Какая же ты прелесть! Заботливая! Красивая! Я когда домой вернусь, мы возьмем тебя с папкой в семью второй женой.

Даринка снова рассмеялась и поднялась, чтобы достать из сумки упаковку с эклерами, а мажорчик следил за ней лучистыми глазами и тоже чему — то радовался… Потому что смотреть на нее, одинокую и потерянную, у него просто не было сил, просто выворачивало его всего от ее странного, невидного всем одиночества. А этот питекантроп, блин, дрыхнет! Пользы от него, как от козла молока! УУУ! Еще один дурень на ее голову, дурень богатырский!

А Горянова сидела и смотрела, как Герка уплетал пирожные. Это было здорово! Ей нравилось, как он жмурится, как аккуратно выпивает чай, не прихлебывая, а еле слышно, как аккуратно ставит чашку на блюдечко, естественно и красиво. Аристократ! Только этого аристократизма хватило ненадолго. Потому что этот напитавшийся жук, развязно слизнув крем с пальца, ехидно заметил:

— Теть! Не смотри так на меня! А то у меня разные странные мысли появляются…

— Это какие?

— Ну… например, с кем это я сегодня спать буду? Кроватей в твоем доме всего две, и они обе заняты… С Элькой ты меня не положишь! Это факт! Значит, третьим в кроватку возьмешь? И вот я думаю, какого бока…

— С такого! — прервала его размышления вслух Даринка. — Я вообще сегодня спасть не буду, так что губы не раскатывай, извращенец мелкий.

Только Герман вдруг фыркнул и сдавленно выдал:

— Оооооо! Значит, все — таки спать сегодня твоему Ванечке со мной! Хи-хи! Вот он обрадуется, когда проснется! Теть! Ты такая выдумщица! Ты, случаем, не поклонница яойя? И это все не спланировано заранее? Что? Ты не в курсе молодежной субкультуры? Такая наивная…

— Спать иди, жертва модных течений!

Мажорчик, не пряча усмешку, быстро сполоснул чашку, аккуратно поставил ее на стол и пошел, а в дверях остановился, растянул губы в широченную улыбку и довольно громко кинул:

— Ваня! Я ваша навеки! — и поскакал бодро в спальню.

Горянова только рассмеялась. Она была очень благодарна мажорчику за то, что он разделил с ней этот странный и тяжелый вечер.

Но нужно было работать! И очень скоро Горянова погрузилась в такой успокаивающий, такой привычный мир документов, смет, рисков и коммуникационных схем.