– При Сталине? – неуверенно сказал парень, и взглядом попросил поддержки у Германа.
Тот промолчал.
– Вот поколение, а? – посетовала тетя Паша. – Ничего не помнят, ничего не знают и учиться ничему не хотят. Одни гаджеты на уме да развлечения всякие.
– Ой, тетя Паша, ладно тебе, – все-таки заступился за Кольку Герман. – А то в ваше время о другом думали? Да нам до вашего поколения в последней из названных тобой областей – как до Луны на тракторе!
Тетя Паша усмехнулась и стукнула Кольку кулаком в бок.
– При Сталине, при Сталине. – Как видно, у нее и впрямь была бурная молодость, поскольку комментировать слова Германа она не стала. – Метро строить начали в 1931 году. Ну как строить? Экспериментировали в районе Русаковской улицы, искали идеальные варианты. А вот в 1933 уже начали большое строительство, Великий Поход. Генплан утвердили, первую линию разметили и даешь! Сначала поверху копали, а уж потом вглубь зарылись, тоннели повели.
Тетя Паша замолчала, на лице ее гуляла улыбка – видно, хорошее вспоминалось.
– А после? – негромко спросил Пал Палыч.
– А после все юзом пошло, – уборщица перестала улыбаться. – То зальет все, то плывун, то обвал. И страх еще начал народ брать. И кого – это комсомольцев-то? Там такие сорвиголовы были – кто на гражданской повоевал, кто в ЧОНе служил, а остальные, кто помоложе – ни бога, ни черта не страшились, беззаветный был народ. А тут – прямо не пойми что твориться начало. С ума люди сходить начали, на стены бросаться. И – пропадать. Тут-то Глеб Иванович и подключился к этому вопросу. Тогда – не то что сейчас, тогда «твое-мое» не проходило! Общее дело было, одно на всех. Он хоть и не в отделе был официально, но делами его занимался.
Колька завертел головой – кто такой был Глеб Иванович, он не знал.
– Бокий, – пояснила тетя Паша, верно оценив его взгляды.
– Этот человек многое решал в то время, – добавил Ровнин, крутя в пальцах трубку. – В целом. Отдел был в его зоне влияния.
– Глеб Иванович Бокий руководил спецотделом ОГПУ-НКВД, сокращенно – «СПЕКО», – отчеканила тетя Паша внезапно молодым и каким-то незнакомым голосом, на мгновение Кольке даже показалось, что на ней надеты не старенькая кофта с юбкой и фартук, а галифе и суконная гимнастерка с петлицами красного цвета, на которых холодным золотым блеском сверкали треугольник и звездочка. Он даже головой повертел, не понимая, что происходит. – Называй вещи своими именами, Олег.
Кольке сильно понятнее не стало, хотя кое-что и встало на свои места.
– Что было дальше? – нетерпеливо спросил Пал Палыч. – Что Бокий сделал?
– Метро не Каганович придумал, и не Сталин. – Тетя Паша снова стала прежней, привычной. – Его еще Брюс спланировал, между прочим. И строили его территориально по тому плану, который именно он разметил. Они и сами этого могли не осознавать – но это так. И еще – Якоб Виллимович предупреждал в своих записях, что под городом, в глубине, есть нечто, и это нечто полноправный владелец тех мест. Тьма и тоннели под Москвой – его вотчина, и нельзя там что-то делать, прежде не задобрив эту сущность.
– И Бокий рассказал об этом кому следует? – уточнил Ровнин. Было видно, что эту историю целиком он тоже слышал впервые. – Ему поверили?
– Поверили, конечно. – Тетя Паша тихонько рассмеялась. – Ему – верили. И еще – боялись, как раз потому, что верили. Вот и приговорили потом «особым порядком», чтобы убрать быстро и тихо. И его самого, и людей, которые шли за ним.
– А я слышал, что не его тогда расстреляли, – заметил Герман, который, судя по всему, про этого самого Бокия кое-что знал. – Мол, какого-то уголовника шлепнули, а Глеб Иванович потом аж до семидесятых прожил.
Тетя Паша промолчала, давая понять, что эту тему она обсуждать не станет.
– Не суть. – Ровнин недовольно глянул в сторону оперативников. – Что случилось после?
– Глеб Иванович пошел туда, в тоннели. – Тетя Паша поёжилась. – Я была тогда в его кабинете, когда он решение об этом принимал. Барченко против был, он считал, что с такой сущностью лучше не договариваться, что легче его жертвами задобрить. А Бокий сказал: «Жертв не напасешься. И делу это вредить будет, первая линия метро должна быть сдана к тридцать пятому году. Значит – надо договариваться». И пошел.
– Один? – Герман аж глаза выпучил.
– Нет, – помотала головой тетя Паша. – Кто бы его одного отпустил? С ним Цибизов пошел, из 9 отделения, и Риза Хильми. Оба мужики большого риска, и опыта немалого. Что характерно – за Бокием были готовы идти в огонь и в воду. Хотя – у нас все такие были, потому и не осталось почти никого после тридцать седьмого года. А кого и раньше в расход вывели. Помню, в тот вечер Бокий все жалел, что Яшку Блюмкина расстреляли. Очень он ему доверял и очень уважал.
Кольке все эти имена почти ничего не говорили. Про Блюмкина, правда, он что-то слышал… Или видел? Там что-то с Есениным у этого Блюмкина было. То ли он был его друг, то ли наоборот – враг.
Но, судя по лицам оперативников, эти рассказы старенькой уборщицы производили на них серьезное впечатление.