Отдел антимеметики

Что это за тварь? Морено о ней всего-навсего подумала, и та её убила. А Эли была ничем не хуже нас. Это был потолок её способностей, и их всё равно не хватило. Как можно выйти против антимеметического монстра, который ест только лучших антимеметологов?

Можно… можно попробовать создать какой-то контрмем. Но на время работы нужно изолироваться. Нужна самодостаточная, герметичная лаборатория, размером с целый город под куполом. Такие сооружал Барт Хьюз. Такая… закопана под Зоной 41.

Господи. Сколько же времени мы воюем с этой тварью?

В стороне раздаётся шуршание. Далеко вверх по лестнице стоит тот самый всадник, о котором говорила Морено. Тощий юнец со злобным оскалом и да, двумя кровоточащими ранами от пуль. Его кроссовки пропитались кровью.

— Мэрион Уилер! — обращается он к ней. — Я с тобой ещё не рассчитался за озеро.

Уилер не знает, о каком озере речь, но не открывает рта.

Всадник вытягивает руку. Из-за угла выплёскивается каскад синих, коричневых и чёрных пауков, крупных и мелких, доходит всаднику до коленей, перехлёстывает через его плечи, рвётся к Уилер. Они издают странный, органичный шорох, как мокрые листья. Наверное, их там миллионы.

Мэрион поднимается на ноги. Наверное, от пауков было бы больше толку, если бы она их хоть каплю боялась.

Дело хуже некуда. Она только что получила уйму сведений об этой сущности: что это не первая их встреча, что сущность имеет на неё зуб, что она озвучивает свои мысли через гуманоида… и что с воображением у неё туго. Но каскад паукообразных захлестнёт её уже через секунду, нет времени написать хотя бы слово. А значит, Морено погибла зря.

Она делает шаг назад и пересекает черту.

* * *

Дождь наконец-то прекращается. Уилер закуривает сигарету и направляется в сторону главного здания. Пора проводить плановый осмотр SCP-3125.

Дело «Ненавидящий Красный»

Если бы Адам Уилер удосужился над этим поразмыслить, или если бы кто-то задал ему правильный вопрос, то он бы смог облечь в слова тот факт, что его существование ему совершенно не в радость. Покопавшись в себе, он бы выяснил, что даже и близко, по сути, не «счастлив», а в его жизни наблюдается нехватка чего-то колоссального и значительного. Но он об этом не задумывается. Между ним и этими вопросами лежит пропасть. Если смотреть объективно, научно, то его жизнь идёт замечательно. Он профессиональный скрипач и зарабатывает на жизнь любимым делом. У него есть талант, признание, интересные задачи, разнообразие, аплодисменты и средний достаток. К чему задаваться вопросами? Отчего бы ему не любить такую жизнь?

В более спокойные периоды на задворках его сознания царит серое беспокойство. Оно там, когда он просыпается утром, собирается с мыслями и идёт в душ. Оно там в глухие минуты за кулисами, когда нельзя даже достать мобильник, а можно только ждать и ждать. Оно тревожит его время от времени — словно он живёт в обширной тени какого-то облака разнообразных мыслей, которые больше не в состоянии подумать. Но всё остальное время, изо дня в день, календарь занят настолько плотно, насколько менеджер Адама может его забить. Он выступает соло и с ансамблями, делает записи в студиях, сочиняет и преподаёт. Что ни неделя, то новая задача, новый вызов. Он занимает своё время, а когда он занят, это чувство уходит.

Утром того дня, когда является వ, Адам чистит зубы. Из уголка его глаза выпадает крохотный чёрный слизняк и исчезает в отверстии раковины.

— Мпфгл?

Одной рукой он чешет глаз, другой держит истекающую пеной щётку. Смотрит на себя в зеркало повнимательнее. Так и есть — там, глубже, сидит ещё один, потолще, а хвостик торчит наружу из слёзного протока.

— Это мне без надобности, — бормочет он. Сплёвывает, полощет рот, достаёт из несессера пинцетик. Аккуратно хватает крохотный, виляющий хвостик и вытаскивает слизняка наружу. Это не больнее, чем вырвать волос из носа. Адам кидает слизняка в раковину вслед за его сородичем и смывает их вместе с остатками пасты.

Несколько долгих секунд он глядит в слив раковины. Как будто он что-то забыл. Но не может понять, что именно. Он мотает головой и идёт одеваться.

* * *