Отдел деликатных расследований

– Это-то и есть самое неприятное, – сказала она. – Но это еще не все – ты только послушай: спустя несколько часов после нашего разговора с Линнеа Эк она мне перезвонила и сказала, что обо всем этом подумала и у нее появилась идея, которую ей хотелось бы со мной обсудить.

– На самом деле это были, скорее, подозрения. Когда мы с ней разговаривали, вид у нее был довольно встревоженный. Линнеа дала мне понять, что Бим может знать обо всей этой истории больше, чем она нам рассказала. Что Бим и Сигне сильно поссорились после того, как Сигне пришла к нам, чтобы заявить об исчезновении воображаемого возлюбленного Бим. Потому что Бим считала, что Сигне украла у нее это селфи, и не собиралась ее за это прощать. И Линнеа, более или менее, предполагает, что Бим убила Сигне в неком неизвестном месте неким непонятным способом.

Ульф фыркнул:

– Это вряд ли. Небольшой конфликт между юными женщинами, наделенными богатым воображением. Убийством тут не пахнет.

– Да, – сказала Анна. – Но есть еще кое-что: Линнеа сказала, что в тот день, когда исчезла Сигне, она – Сигне – получила от Бим эсэмэс, где говорилось, что им нужно увидеться. Это было как раз перед встречей любительского театра, на которой она не появилась. Прямо перед этим.

– А откуда об этом стало известно Линнеа? – спросил Ульф.

– Ей Сигне сказала.

– И где они должны были встретиться?

– Этого Сигне не сказала.

Ульф еще немного поразмыслил:

– А Бим? Что она говорит насчет этой их встречи?

Анна придвинулась к нему еще ближе. Женщина за соседним столиком слегка наклонила голову, чтобы лучше слышать.

– Здесь-то и есть самое интересное: Бим утверждает, что ей ровно ничего не известно о ее встрече с Сигне. Отрицает все напрочь.

Ульф застонал.

– Ложь, – сказал он. – Кто-то из них точно лжет.

Анна была с ним согласна:

– Да, но кто именно? Это, похоже, один из тех случаев, когда А говорит «х», а В говорит «y» – если мне позволено быть алгебраичной.

– Алгебраичной ты мне нравишься больше всего, – сказал Ульф – и немедленно об этом пожалел. Это уж слишком попахивало флиртом – назвать женщину алгебраичной означало перейти некую границу. Не станешь же говорить другу, пускай и самому близкому, что он алгебраичен, да к тому же – что он тебе в этом качестве нравится.

Он посмотрел на Анну, понял, что это замечание возымело свой эффект, и его сожаления усилились.

– Алгебраичной? – переспросила она лукаво. – Что ж, я не против войти в состав уравнения.

Ульф понял, что сам загнал себя в угол.

– Я не имел в виду ничего личного, Анна, – неуклюже попытался выпутаться он. – Я просто говорил о том, как ловко ты пользуешься математическими символами. – Он помолчал. – Вот и всё, правда. Только и всего.

Сам того не ожидая, слова «только и всего» он произнес с особенным ударением: они вырвались у него помимо воли.

Анна пристально смотрела на него:

– Я подумала, ты сказал, что я тебе нравлюсь. Я подумала, именно это ты и имеешь в виду.

– Ну конечно же, нравишься. Я бы тут с тобой не обедал, если бы ты была мне противна. И алгебра к этому никакого отношения не имеет.

Она опустила глаза на меню, и он заметил, что она покраснела. С этим он ничего поделать не мог; он дал ей понять, что отстраняется – но это ли он хотел дать понять? Это, скорее, была геометрия, нежели алгебра. И геометрия ситуации была в корне неверной: это был треугольник, в двух вершинах которого находились Джо и Анна, а он сам – в третьей. Ему совершенно не хотелось становиться частью подобной диаграммы, потому что точно такой же треугольник – вынужденный треугольник – привел к развалу его брака, и повторение этой ситуации ему претило.

Анна была замужем. Все так просто. Он не мог взять на себя ответственность за разрушение брака.

Она подняла на него глаза.

– Ульф, – выпалила она. – Ты же знаешь – я ценю нашу дружбу.

– Конечно, – осторожно ответил он.

– Но я правда думаю – всегда так думала, – что эта дружба должна оставаться такой, какая она есть: сугубо профессиональной.

У Ульфа перехватило дыхание. Этого он совсем не ожидал. После ее реплики насчет уравнения – довольно недвусмысленной – он решил, что теперь именно ему предстоит как-то притормозить развитие ситуации. Но теперь Анна вела себя так, будто это она решила придержать коней. Может, ей просто хотелось сохранить лицо?