Отдел убийств: год на смертельных улицах

– Ты из-за Фрейзера переживаешь? Послушай, сынок, лучше за себя переживай. Фрейзер тут уже был. Он хочет тебя поиметь. Он все о тебе рассказал.

Получилось. Винсент вскидывает глаза.

– Че рассказал Фрейзер?

– А ты как думаешь? – спрашивает Кинкейд. – Перекладывает убийства на тебя.

– Я не…

– Винсент, я сам не верю этой гниде Фрейзеру, – перебивает его Гарви. – Даже если ты как-то замешан, я не верю, что ты убил родного отца.

Гарви подвигается на стуле ближе к углу Винсента и говорит чуть ли не шепотом.

– Слушай, сынок, я же помочь хочу. Но тебе придется сказать правду сейчас – и тогда посмотрим. Ты можешь быть на скамье подсудимых – а можешь быть на стороне обвинения. Вот что мы можем. Мы время от времени делаем послабления – и сейчас делаем послабление тебе. Тебе же хватает ума это понять?

Вряд ли, думает Гарви. И тогда детективы начинают ему разжевывать. Напоминают, что при убийствах отца и Лины использовался один и тот же вид патронов, что места преступления идентичны. Втолковывают, что на данный момент он – единственный подозреваемый, знакомый с обеими жертвами. Ведь, спрашивают они, кем был твой отец для Роберта Фрейзера?

Парень смотрит на них озадаченно, и Гарви замолкает, чтобы свести эти абстрактные построения в схему на бумаге. На обратной стороне разлинованной страницы для показаний он рисует слева кружок и пишет внутри «Лина». Справа рисует второй кружок со словами «Пернелл Букер». Затем рисует третий кружок, пересекающий фигуры жертв. Внутри него пишет «Винсент». Грубоватое творение, известное любому учителю алгебры как диаграмма Венна, но суть верно доносит.

– Вот наше дело. Сам посмотри, – он подталкивает страницу к парню. – Лина и твой отец убиты из одного пистолета, и сейчас единственный, кто имеет связь с обеими жертвами, – это Винсент Букер. Ты прямо посреди этой херни. Вот и задумайся.

Винсент молчит, и двое детективов выходят, пока он осмысляет геометрию. Гарви закуривает и смотрит в одностороннее окошко двери на то, как Винсент подносит кривоватую схемку к носу и обводит кружочки пальцем. Гарви качает головой, пока Винсент вертит листок то вверх ногами, то обратно, то снова вверх ногами.

– Ты только глянь на нашего гребаного Эйнштейна, – говорит он Кинкейду. – Самый тупой засранец из всех, что я видел.

– Готов? – спрашивает Кинкейд.

– Ага. Заходим.

Когда дверь открывается, Винсент не отрывается от страницы, но непроизвольно вздрагивает, стоит Гарви приступить к очередному монологу, на этот раз – строже. Больше Винсент не способен выдержать зрительный контакт; он съеживается, с каждым обвинением становится все ранимее – пускает кровь в углу бассейна с акулами. Гарви видит, что он раскрылся.

– Живот крутит, да? – внезапно спрашивает он. – Кажется, будто сблюешь. Я уже видел сотню таких, как ты.

– А я видел тех, что блевали, – говорит Кинкейд. – Ты же не сблюешь?

– Нет, – качает головой Винсент. С него уже катит градом пот, одна рука вцепилась в край стола, вторая комкает толстовку. Отчасти тошнота – страх из-за обвинения в двух убийствах; отчасти – страх перед Робертом Фрейзером. Но главное, что удерживает Винсента Букера на краю, – страх перед собственной семьей. Теперь Гарви смотрит на него и знает как никогда твердо, что пацан не мог убить отца. Нет в нем этого. И все же пули привязывают его к преступлению, а быстрое превращение в онемевшего страдальца меньше чем за час допроса указывает на больную совесть. Винсент Букер – не убийца, но сыграл какую-то роль в смерти отца или как минимум знает убийцу и молчит. Так или иначе, ему самому тяжело это переживать.

Чувствуя, что парня осталось чуток подтолкнуть, Гарви выходит из допросной за пластмассовой мыльницей из его спальни.

– Дайте-ка один, – говорит он, забирая патрон 38-го калибра. – Пиздюку нужны наглядные пособия.

Гарви возвращается и кладет патрон в левую руку Кинкейду. Старшему детективу ничего объяснять не нужно – он ставит патрон посреди стола.

– Видишь? – спрашивает он.

Винсент смотрит на патрон.

– Это не обычный патрон 38-го калибра, да? Теперь мы можем попросить пробить их в лаборатории ФБР, и обычно у них уходит два-три месяца, но если нужно срочно, то они отвечают через два дня. И нам скажут, из какой коробки в пятьдесят патронов вышел этот, – говорит Кинкейд, медленно двигая его к парню. – Вот и скажи, это будет просто совпадение, если ФБР вдруг сообщит, что патрон из той же коробки, что и пули, которыми убили твоего папу и Лину? Скажи на милость.

Винсент отворачивается, сцепив руки на коленях. Идеальный обман: даже если бы в ФБР умели дойти от патрона 38-го калибра до конкретного номера на паре сотен тысяч коробок того же производителя, это бы наверняка занимало полгода.

– Мы просто хотим разложить тебе все по полочкам, сынок, – говорит Гарви. – Как думаешь, что скажет судья про такую улику?

Парень молчит.

– Это смертная казнь, Винсент.

– И я лично дам показания, – добавляет Кинкейд своим кентуккийским выговором, – потому что меня это прет.

– Смертная казнь? – переспрашивает испуганный Винсент.

– Без права на опротестование, – говорит Кинкейд.