Отдел убийств: год на смертельных улицах

Гарви наблюдал, как медленно закипает Здоровяк. В конце концов, это дело Шмялека – отличать входные от выходных, а дело Уордена – найти, кто их, собственно, проделал. При этой разнице в точках зрения чтобы детектив и патологоанатом сработались, часто требуется несколько месяцев и с десяток трупов. Например, после той первой встречи прошло много времени, прежде чем Уорден признал, что Шмялек – хороший врач и следователь. И врач столько же осознавал, что перед ним не просто бедный белый оболтус из Хэмпдена.

Поскольку в любом деле, где есть подозрение на убийство, обязательно заключение медэксперта, посещение прозекторской давно и прочно вошло в ежедневный маршрут балтиморского детектива. В любое утро на Пенн-стрит можно встретить сотрудника полиции штата, который занимается утопленником из Западного Мэриленда, или детектива из округа Принс-Джордж с делом о наркотиках в вашингтонском пригороде. Но балтиморские копы из-за высокого уровня городского насилия превратились в настоящих завсегдатаев бюро, и в результате отношения ветеранов полиции и опытных патологоанатомов со временем стали тесными. На взгляд Шмялека – даже слишком.

Шмялек приехал в Балтимор с уверенностью, что бюро пришлось как минимум частично пожертвовать статусом независимого учреждения из-за очевидной связи с отделом убийств. Детективы – особенно городские – имели слишком большое влияние на вердикты о роде смерти, слишком большой вес в решении о том, что считать убийством, а что – естественной смертью.

До появления Шмялека в прозекторской действительно сложилась неформальная обстановка. Там периодически делились кофе и сигаретами, а некоторые детективы даже заглядывали с утра в субботу с ящиком-другим пива, угощая врачей и помогая им отвлечься от наплыва клиентов на выходных, который всегда начинался с насилия в вечер пятницы. В те деньки розыгрыши и черный юмор считались традицией утренних обходов. Особенно отличился Дональд Стайнхайс, детектив из смены Стэнтона, уже давно научившийся подобию чревовещания, и немало медэкспертов или ассистентов медлили перед вскрытием, услышав жалобу мертвеца на слишком холодные руки.

Но все-таки у этой многолетней непринужденности были и минусы. Например, Уорден припоминает, как приходил в прозекторскую и встречал бардак и неорганизованность; иногда в выходные, если были заняты все металлические каталки, тела раскладывали прямо на полу. Вещдоки нередко терялись, часто возникали сомнения в целостности трасологических улик – когда детективы не знали, откуда взялись волосы и волокна ткани на теле: с места преступления или из местного холодильника. И что, на взгляд Уордена, важнее, к мертвым просто проявляли в разы меньше уважения.

Шмялек покончил со всем этим, объявив кампанию за независимость учреждения и улучшение условий, хотя при этом он подорвал панибратский дух Пенн-стрит и сделал процесс гораздо менее веселым. Словно подчеркивая профессионализм бюро, он требовал, чтобы к нему обращались не иначе как с приставкой «доктор», и не терпел, чтобы бюро даже в обычных разговорах называли моргом. Во избежание конфликтов детективы научились называть Пенн-стрит – по крайней мере, в присутствии Шмялека, – офисом главного судмедэксперта. Подчиненные, привыкшие к менее формальному общению, многие из которых были талантливыми патологоанатомами, накликали себе на головы гнев нового начальника, – как и другие детективы, не почуявшие, куда ветер дует.

Войдя однажды в прозекторскую, Дональд Уолтемейер неосмотрительно пожелал доброго утра всем упырям в мясницкой. После чего Шмялек предупредил остальных детективов: если Уолтемейер будет продолжать в том же духе, то только со старательно открученной головой. Они не упыри, объявил Шмялек, а врачи; это не мясницкая, а бюро судебно-медицинской экспертизы. И чем раньше Уолтемейер это усвоит, тем радостнее заживет. В итоге мнение детективов о режиме Шмялека разделилось: бюро действительно во многих отношениях стало организованнее и профессиональнее; с другой стороны – как же раньше было здорово выпить с утреца пива с доктором Смитом, слушая, как мертвые говорят голосом Стайнхайса.

Конечно, уже само применение критериев комфортности и «прикольности» к прозекторской – избыточное доказательство необычной и стойкой психики человека из убойного. Но для детективов чем страшнее зрелище, тем больше нужно отстраниться, а Пенн-стрит даже в лучшие дни – зрелище еще то. На самом деле немало детективов в первые пару посещений чуть ли не рвало, а двое-трое не постыдятся признаться, что временами им там до сих пор неуютно. Кинкейду все нипочем, пока не попадется гнилой труп, и тогда он первый выбежит из дверей погрузочной платформы. Боумен держится молодцом, пока не вскроют череп, чтобы извлечь мозг: его тревожит не столько вид, сколько резкий хруст кости. Рику Джеймсу до сих пор не по себе, когда на столе ребенок или младенец.