Отдел убийств: год на смертельных улицах

Полански за своим столом качает головой. Но сдаваться еще не готов. На перекрестном допросе он изо всех сил намекает, что Роберт Фрейзер проводил с любовницей больше времени, чем ее взрослая дочь, и ему лучше знать, курила Лина или нет. Намекает на странное совпадение, что сорокалетняя женщина закурила за два месяца до смерти. Задает вопрос, обсуждала ли дочь свои показания с прокурором, тем самым намекая жюри, что ответы ей подсказали. Хорошая попытка – опять же, Полански отрабатывает оклад. И все же, когда через пять минут Генриетта Лукас покидает зал суда, пачка сигарет – уже не угроза.

Следом за ней Доан вызывает Джона Шмялека, который описывает вскрытие и характер ранений, а также приносит в качестве вещдока несколько черно-белых фотографий с ранениями во всех подробностях. Стерильные снимки потолочной камеры на Пенн-стрит сильнее снимков места преступления доносят избыточность насилия: три огнестрельных ранения – одно с сильным пороховым ожогом на левой стороне лица, одно – в груди, одно – в левой руке; одиннадцать ножевых ранений в спину плюс поверхностные порезы шеи и подбородка; полученные при самозащите ранения на ладони правой руки. Лина Лукас дожидается справедливого рассмотрения в суде благодаря десяти кровавым фотографиям, допущенным вопреки нескончаемым протестам адвоката Роберта Фрейзера.

Но утренние показания – только прелюдия к настоящей битве, войне за доверие, что начнется позже, когда мимо Роберта Фрейзера проходит явно напуганная семнадцатилетняя школьница и встает за кафедру.

Во время присяги Ромейн Джексон буквально трясет – присяжные это видят. Она робко садится, положив руки на колени и приковав взгляд к Доану, не желая даже краем глаза видеть высокого чернокожего мужчину за столом защиты. Худший кошмар Доана – как его свидетельница, ключевая свидетельница, падает в обморок от страха. Как она не может ответить, не может сказать правду о том, что видела тем вечером из окна дома на Гилмор-стрит, не может вспомнить, что они обсуждали на предварительных опросах. Все это было бы понятно и даже простительно: штат Мэриленд запрещает ей голосовать или покупать пиво, и все же прокурор штата на открытом судебном заседании просит опознать подозреваемого в убийстве.

– Меня зовут Ромейн Джексон, – тихо отвечает она на вопросы судебного клерка. – Я живу в доме 1606 по Западной Пратт-стрит.

– Мисс Джексон, – успокаивающе начинает Доан, – постарайтесь говорить громче, чтобы вас слышали дамы и господа присяжные заседатели.

– Да, сэр.

Как можно медленнее и спокойнее Доан проходит с ней через основные вопросы до самого вечера на Гилмор-стрит – момента, когда она перед сном выглянула в окно на третьем этаже. Ее ответы почти все односложные; клерк снова напоминает, чтобы она говорила в микрофон.

– Вы видели свою соседку Шарлин Лукас из квартиры? – спрашивает Доан.

– Да.

– Вы можете сказать дамам и господам присяжным заседателям, в каком часу приблизительно вы ее видели?

– В начале двенадцатого.

– Она была одна или с кем-то?

– Она была с мужчиной, – говорит девушка.

– Вы видите этого мужчину сегодня в зале?

– Да, сэр.

– Вы можете его показать?

Глаза Ромейн Джексон на полсекунды отрываются от прокурора, и ее правая рука указывает в сторону Роберта Фрейзера.

– Он, – тихо говорит она, снова приковав взгляд к Доану.

Прокурор медленно подходит к ней.

– Вы могли бы описать, как подсудимый выглядел в тот вечер?

– Высокий, темный и худой, – говорит она.

– Что на нем было из одежды?

– Что-то черное. Черный пиджак, как этот.

– Что-нибудь на голове?

– Кепка.

– Какого цвета?

– Белая кепка, – говорит она, приложив руку ко лбу, – с изогнутым козырьком.

Она уже плачет – так, что все видят, но недостаточно сильно, чтобы Доан подумал о прекращении опроса. По наводке прокурора она рассказывает, как Лина и высокий мужчина прошли в дом женщины и пропали из виду, как она заснула под звуки ссоры, доносившиеся с нижнего этажа соседнего дома, и как позже узнала об убийстве.

– Мисс Джексон, – спрашивает Доан, – узнав или услышав об убийстве Шарлин Лукас, вы сообщили полиции то, что вам известно?

– Нет, – она снова плачет.

– Почему, мэм?

Полански протестует.

– Протест отклонен, – говорит Горди.

– Испугалась, – отвечает она. – Я не хотела вмешиваться.

– Вам все еще страшно?

– Да, – чуть ли не шепчет она.

Во время перекрестного допроса Ромейн Джексон испуганно, но твердо придерживается своих показаний. Адвокат аккуратно работает по краям ее истории: освещение на улице той ночью; время, когда она выглянула в окно; почему выглянула; могла ли расслышать ссору в соседнем доме. Полански не смеет надавить на девушку: может, грубая тактика и пошатнет ее версию, зато присяжным такое отношение не понравится. И ему остается только намекать, что она ошиблась, что, возможно, она не так уж уверена, что видела именно Роберта Фрейзера. Полански полчаса ходит вокруг да около, продлевая мучения девушки, но не в силах повлиять на суть ее истории. Когда под конец дня Ромейн Джексон уходит из зала, ее тихое отстаивание правды производит огромное впечатление.