Отдел убийств: год на смертельных улицах

Том Пеллегрини паркуется на Ньюингтон, идет по поперечной улочке, засыпанной мусором и опавшей листвой. Осень вновь изменила задворки, выставила их шире, чем есть. На взгляд Пеллегрини, правильно они выглядят только в холодную погоду – мрачное и бледное видение, к которому он привык уже много месяцев назад. В этом переулке не должно меняться время года, думает он. Ничего не должно меняться, пока я не выясню, что здесь произошло.

Пеллегрини входит через калитку во двор дома 718. Встает там, где лежало тело, снова глядя на задний фасад, на кухонную дверь, окно и металлическую пожарную лестницу с крыши.

Красно-оранжевый. Красно-оранжевый.

Цвета дня. Пеллегрини внимательно оглядывает деревянную отделку дома, выискивая все, что можно назвать красно-оранжевым.

Ничего.

Он оглядывает дом по соседству, за сеткой-рабицей. Двор 716-го уже опустел – Эндрю со своим «линкольном» цвета говна давно пропали: второй навсегда конфисковали коллекторы, первого вышвырнула из дома настрадавшаяся набожная жена.

Красно-оранжевый. Красно-оранжевый.

Задняя дверь 716-го окрашена в красный, причем правильного оттенка. Пеллегрини подходит поближе. Да, точно. Внешнее покрытие – красное, под ним – оранжевая краска.

Твою ж мать, думает Пеллегрини, соскребая с двери образец. Сочетание красного и оранжевого такое характерное, что детектив верит: у него есть совпадение. Через восемь месяцев после первого допроса Эндрю вдруг возвращается в игру – и никто не удивлен этому больше самого Пеллегрини.

Если б не краска на задней двери дома 716 по Ньюингтон, он бы и не поверил. Эндрю, конечно, тот еще гусь, и у первой версии Джея Лэндсмана насчет тела в «линкольне» были свои достоинства. Но в его списке приводов нет ничего, что указывало бы на сексуальные преступления, не вызвал сомнений и продолжительный допрос. Пеллегрини остыл к Эндрю, как только экспертиза показала, что багажник «линкольна» чист. А уж потом, когда тот прошел полиграф у полиции штата, детектив практически выкинул его из головы. Но кусочек облупившейся красно-оранжевой краски – это вещдок, и его надо как-то объяснить. Уже на одном этом основании Эндрю снова вышел на сцену.

Кусочек краски был новой и запоздалой уликой, которая могла бы посмешить Пеллегрини, если бы не злили обстоятельства ее находки. Эта хрень валялась в отделе вещдоков с первого же дня расследования – и валялась бы дальше, если бы они с Лэндсманом не спустились проверить улики напоследок.

Это была рутинная проверка. Пеллегрини уже неделями пересматривал материалы в папке и существующие вещдоки, пытаясь найти что-то свеженькое. Сначала он уповал хоть на какую-нибудь наводку на нового подозреваемого, что-нибудь пропущенное в первый и второй раз. Потом, после химического анализа пятен на штанах девочки, непрочно связавших ее с выгоревшим магазином, Пеллегрини вернулся к материалам с более конкретной надеждой на связь Рыбника с убийством.

А нашел кусочек краски. Они с Лэндсманом раскопали его вчера во второй половине дня, когда одежду девочки отправили в трасологическую лабораторию на повторную экспертизу. С ними присутствовал ван Гелдер – и на самом деле он первым и заметил цветное пятнышко с изнанки желтых колготок.

Многослойная полупрозрачная краска, красный поверх оранжевого. Один-единственный цвет отследить было бы труднее, но много ли предметов в Резервуар-Хилле покрашены в оранжевый, а потом – в красный? И как краска попала внутрь колготок девочки? И какого черта они не заметили ее в первые пару раз?

Как бы ни окрыляла Пеллегрини новая улика, он ярился, что ее не нашли сразу же. Ван Гелдер не смог дать объяснений, но они Пеллегрини были ни к чему. Убийство Латонии Уоллес – самое важное расследование года; почему же трасологическая экспертиза не прошла на соответствующем уровне?

Теперь, на задворках Ньюингтон-авеню, досада Пеллегрини абсолютна. Потому что, как ни посмотри, краска и близко не указывает на Рыбника – а ни на кого другого детектив не нацеливался. Это Рыбник провалил полиграф, это Рыбник знал Латонию и платил ей за работу в своем магазине и это Рыбник так и не предоставил алиби на вечер исчезновения ребенка. Рыбник – кто еще, как не он?

Месяцами Пеллегрини все свободное время копался в жизни торговца, готовясь к последней стычке с главным подозреваемым. И это уже выглядело комично – настолько Рыбник привык к преследованию. Куда бы он ни повернулся, везде торчал одержимый детектив – вызнавал, собирал, выжидал. В каждом закоулке его тихого существования ковырялся в поисках информации Том Пеллегрини.

Они уже неплохо знали друг друга. Пеллегрини знал о Рыбнике больше, чем хотел, знал об этом чертовом старике больше кого угодно, не считая его родных. Рыбник знал своего преследователя по имени, знал его голос и манеры, знал, как детектив начинает разговор или ставит вопрос. А главное, он знал – как же не знать, – что именно нужно Пеллегрини.