Отдел убийств: год на смертельных улицах

Теперь, после трех часов допросов, Лэндсман смотрит, как Кинкейд возвращается в комнату, где Грауль терпеливо выслушивает вранье. Сейчас уже раннее утро, и пока что Лэндсман был само терпение. Ни криков. Ни злобных речей. Ни извращенного юмора убойного отдела посреди хаоса уголовного следствия.

Отчасти сдержанность Лэндсмана обусловлена тем, что это второе дело Грауля, и он старается не давить на новенького, но в основном – тем, что Эрнестина Хаскинс – как и Латония Уоллес – похожа на настоящую жертву. Как бы Лэндсмана ни извратили двадцать лет в департаменте, но разницу между мокрухой и убийством он все же усвоил. Все-таки одно дело – прикалываться с патрульными, когда все стоят вокруг какого-нибудь дохлого черного парня; совсем другое – вести себя так, когда речь идет о молодой жене с задранной блузкой, перерезанной глоткой и мужем, ждущим ее на стоянке завода. Даже для Лэндсмана некоторые вещи остаются категорически несмешными. А еще, несмотря на свою репутацию, он понимает, что иногда вопли причиняют больше вреда, чем пользы. В течение нескольких часов сержант позволяет возглавить атаку Граулю и Кинкейду, дожидаясь, пока у них кончатся вопросы, прежде чем приступить к делу самому. Только рано утром, когда начальство завода звонит в отдел убийств и сообщает, что из кухонной кассы пропала вчерашняя выручка, – только тогда Лэндсман становится самим собой.

– Тогда что за хуйню я все это время выслушивал? – бормочет он, несясь обратно по коридору.

Хмырь № 1 в смятении вскидывает глаза, когда Лэндсман врывается в малую допросную.

– Слышь, ты какого хрена нам впаривал?

– Чего?

– Это ограбление.

– Что – ограбление?

– Это чертово убийство. Выкрали кассу.

Работник качает головой. Это не я, заверяет он, лучше поговорите со вторым, кто работает на кухне. Это он вечно болтал о том, как бы украсть деньги. И меня подбивал.

Лэндсман принимает это к сведению, разворачивается, проносится мимо большой допросной, где в дверь колотит и просится в туалет ухажер покойной, о котором уже напрочь забыли.

– Эй, офицер…

– Минутку! – кричит Лэндсман и сворачивает за угол в аквариум, где дожидается допроса второй работник столовой.

– Ты, – кричит он Хмырю № 2. – Встал.

Тот следует за ним обратно в малую допросную, уже свободную, потому что Грауль вернул первого работника в аквариум через главный офис. Игра в музыкальные стулья со свидетелями.

– Где деньги? – злобно спрашивает Лэндсман.

– Какие деньги?

Неправильный вопрос. Лэндсман нависает над Хмырем № 2, орет, что полиции известно об ограблении, что это серьезное преступление, что они уже слышали, как он планировал выкрасть кассу, что Эрнестина Хаскинс узнала о краже, поймала вора в мужском туалете и была за это убита.

– Я не брал деньги.

– А твой друг говорит иное.

Глаза подозреваемого ищут спасения. Кинкейд и Грауль смотрят в ответ бесстрастно.

– Ты что, дурак? – спрашивает Лэндсман. – Он тебя сдал.

– Чего?

– Он нам говорит, что ты ее убил.

– Я… чего?

Да какого хрена, думает Лэндсман. Нам что, слайды показывать? Медленно и мучительно, но Хмырь № 2 осознает ситуацию.

– Он вам так сказал?

– Так и сказал, – подтверждает Кинкейд.

– Да это он все сделал, – сердито говорит подозреваемый. – Это все он.

Ладно, думает Лэндсман, с шумом возвращаясь в коридор. Ничего страшного. Главное, что глухой худанит на глазах превратился в простой вопрос «или-или». Теперь нет ничего лучше, чем посадить Хмырей № 1 и № 2 в одну клетку.

Но, свернув в аквариум, Лэндсман натыкается на Хмыря № 1, как раз когда тот запихивает пачки зеленых за подкладку зимней куртки своего коллеги.

– ЧТО… КАКОГО ХУЯ ТЫ ТВОРИШЬ?

Молодой человек застывает, запустив руку в самые недра большой копилки.

– КАКОГО… А НУ ДАЛ СЮДА! – шипит Лэндсман, хватает парня за руку и вышвыривает в коридор.

Куртка полна пятерок, десяток и двадцаток; остальные деньги в карманах пиджака Хмыря № 1. Он робко смотрит на Лэндсмана, когда на крики прибегают Грауль и Кинкейд.

Лэндсман в изумлении качает головой.

– Пока мы беседуем с тем, этот шизик сидит тут на диване и прячет деньги в куртку того парня. Я вхожу – а он тут, сука, деньги за подкладку пихает…

– Прямо сейчас? – спрашивает Кинкейд.

– Ага, я вхожу – а он пихает туда деньги.

– Охренеть.

– Да уж, – впервые за ночь смеется Лэндсман. – Прикиньте?

Через несколько часов, когда виновный уже во всем признался в своей манере («Я приставил нож ей к горлу, но не резал. Она, наверное, сама дернулась»), Лэндсман сидит в главном офисе и разбирает дело, пока Грауль печатает ордер.

– Он нам столько пиздел то про того, то про другого, – обращается сержант к Кинкейду. – Надо было сразу смекнуть.