Ты называешь, какой. Вот лошара, думаешь ты: типа, мне не хватит ума придумать конкретный забор.
– Ага, – говорит он, глядя тебе прямо в глаза. – Я такой знаю. Поехали, поглядим.
Поглядим? На что?
– Из тебя хлещет, как из резаной свиньи, – сообщает он. – Уж надеюсь, на том заборе есть кровь, да?
Кровь на заборе? Об этом ты не подумал – и он знает, что ты не подумал.
– Нет, – слышишь ты себя. – Подождите.
Он ждет – а куда ему торопиться. Стоит в приемной Синайской больницы и наблюдает за тем, как рушится твой мирок. А затем называет тебя лживой гнидой, говорит, что и пары часов не пройдет, как они сопоставят кровавые пятна на той лестнице с кровью на твоем новеньком бинте. Об этом ты тоже не подумал, да?
– Ну ладно, я там был, – отвечаешь ты. – Но я их не убивал.
– Неужели? – удивляется коп. – А кто же тогда?
– Один ямаец.
– Имя?
А сейчас хорошо подумай, дружок. Хорошенько.
– Я не знаю, как его зовут. Но он и меня порезал. Сказал, что убьет, если я его выдам.
– Так и сказал? И когда он это сказал?
– Когда отвез меня в больницу.
– Это он тебя привез? – спрашивает коп. – Их, значит, убил, а тебя только порезал, да еще и до больницы подкинул.
– Да. Я сначала убежал, но…
Он отворачивается, спрашивая ординатора, готовы ли тебя выписать. После чего оглядывается на тебя со странной улыбкой. Если бы ты его знал, если бы ты вообще хоть что-то знал, то понял бы, что он уже над тобой смеется. Он признал в тебе кровожадного сученыша и записывает в сотню таких же этого года. Братья Фуллард, в крови и окоченевшие в утреннем свете своих спален, уже стали черными именами на лэндсмановской стороне доски.
Ты едешь в их штаб в машине с решеткой, вцепившись в свою байку и надеясь, что еще выкарабкаешься. Ты думаешь – если этот процесс можно так назвать, – что как-нибудь втюхаешь им таинственного джейка, который порезал тебе руку и отвез в Синай.
– Расскажи об этом ямайце, – просит беловласый детектив постарше, посадив тебя в одну из их допросных. – Как его зовут?
Он садится за стол напротив и таращится своими голубыми глазищами, словно морж.
– Я знаю только его кликуху.
– Ну? И?
И ты называешь. Настоящую кликуху настоящего джейка – чувака лет тридцати, который, как ты знаешь, живет в квартале от Фуллардов. Вот теперь ты соображаешь, дружок. Подкидываешь достаточно, чтобы показалось правдой, но недостаточно, чтобы можно было разработать.
– Эй, Том, – обращается беловласый детектив к копу помоложе, который пришел с ним. – Отойдем на секундочку.
Ты видишь их тени по ту сторону одностороннего окошка в двери, наблюдаешь, как они беседуют в коридоре перед допросной. Старый морж уходит. Ручка поворачивается и возвращается тот второй полицейский, итальянец с ручкой и бумагой.
– Я возьму у тебя показания, – начинает он. – Но перед этим мне нужно ознакомить тебя с правами…
Коп медленно говорит и пишет, давая тебе время продумать версию. Ты пришел, чтобы кайфануть с Ронни и его братом, говоришь ты. Потом они позвали ямайца, и вскоре началась ссора. Никто не заметил, как Джейк пошел на кухню за ножом. Зато ты видел, как он этим ножом зарезал Ронни, а затем и брата Ронни. Ты схватился за нож и порезался, после чего сбежал. Позже, когда ты шел домой, ямаец подъехал на машине и велел садиться. Сказал, что против тебя ничего не имеет, что тебя он не мочканет, если будешь держать рот на замке.
– Вот почему я сначала соврал про забор, – говоришь ты, глядя в пол.
– Хм-м-м, – отвечает молодой коп, все еще записывая.
Вдруг возвращается беловласый морж с черно-белой фоткой – того самого ямайца, чью кликуху ты назвал меньше десяти минут назад.
– Этот? – задает он вопрос.
Господи. Сука. Ты не веришь своим глазам.
– Он, ну?
– Нет.
– Вот же ты пиздобол, – говорит морж. – Это мужик, которого ты описал, и живет он в угловом доме, прямо как ты и сказал. Хватит ссать мне в уши.
– Нет, это не он. Это был другой, похожий на него…
– А ты думал, мы не поймем, о ком ты, да? – спрашивает он. – Но я там раньше работал. Я много лет знаю семью, о которой ты говоришь.
Ему сказали только кликуху – а он, блин, через десять минут возвращается с фоткой. Тебе не верится, но ты просто не знаешь моржа, не знаешь, что его память – это оружие. Не знаешь, иначе не сказал бы ни слова.