Отдел убийств: год на смертельных улицах

Но эй, на тот момент это казалось хорошей идеей, да? Ты заманил Ронни в дальнюю спальню и воткнул в него как следует кухонный нож раз десять, прежде чем он успел сообразить, что к чему. Ронни чуток покричал, но его брат ни хрена не слышал – так громко орал бумбокс в соседней спальне. Да, Ронни был весь в твоем распоряжении, и, выйдя в коридор, ты направился к другой спальне, решив, что и брат Ронни ничего другого не заслуживает. Когда ты вошел к нему, парень еще был в постели и посмотрел на нож так, словно не понимал, зачем он.

В общем, ты разобрался с обоими. И с Ронни, и с братом Ронни, а это значит, что пакет твой. Да, ты отбил его по старинке, убив за него, и теперь уже должен быть за дверью и на полтути через Пимлико, чтобы дома наконец выкурить тяжело завоеванное.

Но нет, ты все еще здесь, таращишься на смертоносную руку. Ты облажался – сильно порезался, когда из Ронни уходила жизнь, а нож стал скользким. Ты всадил нож в него, но рука соскользнула с рукояти, и лезвие глубоко вошло в твою ладонь. И теперь, когда ты уже должен быть подальше и репетировать ту самую речь «ниче не знаю», ты торчишь тут, в доме, полном трупов, и ждешь, когда остановится кровь.

Ты пытаешься промыть рану холодной водой в ванной. Но это не очень-то помогает, только замедляет кровотечение. Пытаешься замотать руку полотенцем, но оно превращается в мокрую алую тряпку, которую ты кидаешь на пол. Идешь в гостиную, заляпав красным стену возле лестницы, перила и выключатель. Потом заматываешь правую ладонь рукавом толстовки, накидываешь зимнюю куртку и бежишь.

Всю дорогу до дома твоей подружки пульсация в руке говорит, что выбора нет, что ты просто-напросто истечешь кровью, если не рискнешь. Ты прячешь пакет и даже переодеваешься, а кровь так и продолжает идти. Оказавшись на Западной Бельведер еще до рассвета, ты бежишь к больнице, сочиняя историю на ходу.

Но это неважно. Ты уже принадлежишь им, дружок.

Ты этого не знаешь, но ты уже принадлежал им, когда рано утром в пятницу они сменяют полуночников – только-только начало светать в последний день этого проклятого года. Они еще не успели заварить кофе, как зазвонил телефон, и пожилой седовласый полицейский записал подробности на использованной карточке ломбарда. Двойное, сообщил диспетчер, и они решили поехать в Пимлико втроем, чтобы поглядеть на твою работу.

Для бледного темноволосого итальянца, самого молодого из них, ты – благословение. Он осматривает твое место преступления так, как хотел бы осмотреть другое: проходит по всем кровавым следам и берет образцы в каждой комнате; не торопится с телами, после чего каждое заворачивают в простыню, чтобы сохранить трасологические улики. Словом, обрабатывает место преступления так, будто оно последнее на земле, будто это не братья Фуллард, а реальные жертвы. Он снова голоден, дружок, и его ломает без раскрытого дела так же, как тебя – без кокаина.

Ты станешь добычей и для второго – большого, словно медведь, с белыми волосами и голубыми глазами. Он вызывается младшим следователем, помогает на месте, после чего уходит опрашивать людей. Он счастлив работать над убийствами, доволен, что вернулся по делу на Северо-Запад. Здоровяк начал этот год в яме, а затем выкарабкался наружу, так что не повезло тебе подвернуться ему под руку.

И не забывай сержанта, хохмача в кожанке, не знавшего провалов с самого конца октября. Он носится по месту убийства, оценивает твои деяния и складывает первые детальки твоей печальной головоломки. Для него это личное – он говорит, что его группа ни за какие коврижки не закончит год с двойным висяком.

Таков утренний итог, дружок: эта троица уже взяла тебя за жопу – а вы еще даже не встретились лично. Они заметили твой кровавый след по пути из ванной на первый этаж. Они просят по рации патрульного Северо-Запада проверить все больницы города на недавних жертв с ножевыми ранениями и порезами. Они копают на братьев Фуллард, узнают, с кем они общались и кто общался с ними. Они тебя прижали.

Если бы ты это понимал, если бы что-то понимал в их работе, поймал бы такси до больницы в о́круге. По крайней мере, придумал бы что-нибудь поумнее, чем тот бред, что ты лепишь медсестре, стоящей за стойкой. Порезался, когда перелезал через забор, сказал ты. Одна из сеток рабицы возле средней школы рядом с Парк-Хайтс. Ну точно – перелезал и соскользнул.

Но любой же видит, что порез ни фига не от забора. Только не такой глубокий и прямой. Думаешь, прокатит? Думаешь, полицейский, который прямо сейчас подошел к сестринскому посту, поведется на такую херню?

– Лэндсман из убойного, – говорит коп дежурной сестре, глядя в твою сторону. – Этот?

Ты не паникуешь, ничего такого. Они же ни хрена не знают – ты-то проследил, чтобы оба придурка сдохли. Выкинул нож. Не оставил свидетелей. Спокуха.

– Покажи-ка руку, – просит коп в кожанке.

– Порезался об забор.

Он добрых десять секунд смотрит на твою ладонь. Затем на кровь на твоем рукаве.

– Хрена с два.

– Я не вру.

– Порезался о забор?

– Ага.

– Какой?