Отдых и восстановление (СИ)

— И казармы гораздо ближе Ведьминой Плотины, — кивнула я. На сиру Катриону я всё ещё злилась, но Людо уж точно не был виноват в том, что в нанимательницы мне досталась настолько навязчивая особа.

Метель унялась, погода стояла ясная, новолуние отдало иссиня-чёрное небо на откуп звёздам, и я запрокинула голову к ним.

— В степи верят, что звёзды — это глаза умерших, просто в такой дали две точки сливаются в одну, — проговорила я, придерживаясь за надёжный Россов локоть. — Они следят за потомками, и если те ведут себя недостойно, покойные от стыда бросаются с небес на землю, и тогда мы видим падающие звёзды.

— Если бы это было так, — возразил Людо, — в небе очень быстро не стало бы свободного места. Всё-таки звёзды падают не так часто, как загорались бы с каждой новой смертью. — Он искоса глянул на меня, но меня слово «смерть» не задело, и он прибавил: — Даже если на небо попадают только достойные.

— А ты представь, сколько народу за всю свою жизнь видит какой-нибудь орк-кочевник, — хмыкнула я. — Ты, пройдя в праздничный день по центральным улицам Озёрного, наверняка встречал больше. Но попробуй это объяснить орку-кочевнику, для которого есть его клан, есть три-четыре соседних, есть глупые и слабые короткозубые в большом каменном доме и нескольких поменьше — и всё. Мир кончается за горами на западе и большой рекой на юге. А те, кто приходит оттуда, уж точно никогда не попадут на небо. Оно только для орков, для лучших из них.

— Но звучит красиво, конечно, — задумчиво отозвался Людо. — И должно хоть немного утешать оставшихся: наши близкие смотрят на нас с небес…

Мы замолчали, только снег злобно взвизгивал под нашими ногами. К ночи стало совсем холодно, и я поплотнее запахнула плащ, накинутый поверх платья — одеваться всерьёз я ленилась: долго ли бодрым шагом пройтись от казарм до старой крепости (да, она уже звалась «старой», хотя новая ещё и закончена не была). Я, собственно, для таких переходов вместо сапог надевала суконные ботики, какие сира Катриона с Аларикой носили в крепости в качестве комнатных туфель. Там вообще было… нежарко, особенно по сравнению с казармой. Суконные боты, суконные платья, а поверх тёплых платьев ещё сплошь и рядом меховые безрукавки или вязаные фуфайки — если погода не располагала к прогулкам, я от обеда до ужина отсиживалась именно у себя, в тепле и покое. В одиночестве, которого мне временами остро не хватало.

И в котором меня упорно не желали оставлять. Даже Людо, хотя уж он-то вроде бы всегда меня неплохо понимал.

Ветеран, дежуривший в холле, проводил нас глазами, но ничего не сказал её милости ведьме, что ведёт к себе ночью ухажёра-чужака. Хотя я ждала как минимум ворчания «не положено». Мы с Людо поднялись на командирский третий этаж, я толкнула свою дверь и щёлкнула пальцами, призывая светляка.

— Как ты тут уже обжилась, оказывается, — заметил Людо, озираясь с откровенным любопытством. — Не жалко будет бросать?

— Я стараюсь ни к чему не привязываться. — Я указала ему на вешалки, а сама, сбросив плащ, разожгла горелку (честно купленную у Дромара, а не оставленную «хоть до лета») и заглянула в кувшин на окошке. Воды там было на донышке, потому что я забыла принести свежей, и пришлось мне несколько раз призывать сосульки, чтобы накидать их полный чайник: Людо наверняка замёрз, пока добрался до казармы из Бирюковой усадьбы, стучась по пути в запертые ворота.

— Теперь тебе придётся искать другого напарника?

— Наверное, — равнодушно сказала я. — Или попрошусь в уже сложившуюся команду.

Людо сел, как и Меллер, боком к столу, устало сложив на коленях руки. Ему совершенно точно хотелось спать, но он совершенно точно собирался меня утешать и поддерживать, и я проговорила, скрывая раздражение под тяжким вздохом:

— Людо.

— Да?

— Я не хочу говорить о Шаке.

— А я ни о чём и не спрашиваю, — возразил он. — Я просто хочу быть рядом.

Я промолчала. Я вот очень хотела побыть одна, да только опять целая толпа лучше меня знала, что для меня будет лучше. Но не гнать же человека за пол-лиги морозной зимней ночью только потому, что в одиночестве мне было бы гораздо спокойнее.

Так что мы пили кипрейный чай под принесённые Людо неудавшиеся фигурные кексы — какие-то шестерни, рычаги и вообще непонятные штуковины, заказанные гномами на тот самый их праздник. Неудавшиеся — это чуть пригоревшие, плохо заполнившие формы или с обкрошившейся глазурью… Я сказала, что гномы победнее наверняка купили бы такое за полцены, с руками бы оторвали, но Людо возразил, что репутацию Под Горой ему ещё предстоит зарабатывать и ему совсем не хочется запомниться таким вот убожеством. Я подумала, что мальчишки-рекруты, убираясь утром в комнатах, подерутся за остатки этого убожества, но признала, что Людо прав: самый первый праздник с подобным угощением запомнят куда лучше, чем десяток последующих, так что лучше поставить к нему безупречные… э-э… детали.

Разговоры эти, правду сказать, отвлекали от невесёлых мыслей о Шаке, но я постаралась не засиживаться за столом.