Отдых и восстановление (СИ)

Это на самом деле Рамон от скуки взялся приводить вязовских сеньор в «человеческий вид» (это его слова, я тут ни при чём!). Всем трём были слегка, не в дурацкую «ниточку», а просто чтобы выровнять, выщипаны брови. Всех трёх, даже несгибаемую вроде бы сиру Катриону, Рамон учил подводить глаза и чернить густые, как обнаружилось, длинные, но слишком светлые ресницы. Аларике он перекрасил волосы в слегка рыжеватый цвет, чтобы её глаза казались ярче и зеленее. Сиру Катриону убедил волосы осветлить, чтобы «до неприличия ранняя» седина была не так заметна. На беременную Клементину он пока только поглядывал, но после родов наверняка и её ждали какие-нибудь изменения во внешности. Ещё он раскритиковал фасоны их платьев и для каждой набросал эскизы обновок. В общем, нашёл себе трёх живых кукол и возился с ними от нечего делать, потому что всерьёз охранять Меллера в Волчьей Пуще, а тем более в Вязах было не от кого. По моей внешности он тоже прошёлся разок-другой, пока я не посоветовала ему спросить у Ренаты Винтерхорст, чем закончились её попытки учить меня жизни. Царапать себя ногтями в кровь (а я пообещала, что у него это будут не руки) коллега-стихийник не захотел и оставил меня, дуру неухоженную, в покое.

Так вот, перекрашивать Клементине волосы он, ясное дело, не рисковал, но уж правильно пудриться и наносить румяна, а глаза подрисовывать себе так, чтобы смотрелись больше и выразительнее, она, какая-никакая художница, навострилась влёт. И видимо, потихоньку от баронессы научила сиру Луизу и даже поделилась сурьмой и румянами. Нет, та точно не стала бы изводить настолько необременительную, да ещё и полезную фаворитку своего супруга. А сире Амелии до Клементины вообще дела нет. Словом, семья барона точно была ни при чём.

А вот кто был при чём?

— Я думаю, кто-то из жриц, — сказал Людо задумчиво. — Эта книга в доме сиры Магнолии… — Магнолии, оказывается, а я с чего-то решила, будто её имя начиналось на «Г». — И вообще, очень уж это похоже на служителей Девяти — сделать гадость чужими руками, а самим остаться в незапятнанно-белых одеждах.

— Странно, что ты их так не любишь, — заметила я. — Я-то злобная ледяная ведьма, а ты?

— Зять мастера алхимии, муж магистра алхимии, племянник кондитера и вообще вольнодумец, хоть и не вовсе безбожник? — усмехнулся он, и я вспомнила его регулярные подношения храму сверх добросовестно выплачиваемой десятины. Да уж, у приличных ремесленников наверняка не меньше причин не любить жречество, чем у нас, безбожных магов. Как-то плохо мне верится, что все эти подношения делаются добровольно и от чистого сердца. Вон Элиасу Брауну тоже, очевидно, приходится без конца подкармливать святых матушек и сестёр, тем более что его-то пекарня в самой Волчьей Пуще находится, в двух шагах от храма.

— Видимо, жрицы действительно делили будущую вакансию, — вздохнула я. — И вроде бы меня это не касается, но если среди здешних матушек есть настолько беспринципная сука, что готова угробить двух… вернее, даже трёх посторонних людей ради своей карьеры, не лучше ли мне принять предложение господина Милка и уносить отсюда ноги, пока следующей жертвой не оказалась я? Раз уж виновницу не сумел вычислить ни орден Пути, ни судейский чиновник, это должна быть очень умная и расчётливая особа. — Почему-то мне тут же представилась мать Клара. Полагаю, неумение подбирать одежду по цвету ещё не означает неумения просчитывать свои и чужие ходы.

— Вот уж жертва из тебя… — усмехнулся Людо. — Поймал паук осу.

— Спасибо, что так веришь в меня, — ядовито отозвалась я. Но что-то то ли в его словах, то ли в моих меня царапнуло, как это было с кристаллами для рунных светильников. Что-то настолько простое, настолько бросающееся в глаза, что отмахиваешься от него: уйди, не мешай, не сбивай с толку. — Может, пойдём уже? — спросила я, устав стоять. — Пройдусь у вас по спальням, Каспара спрошу, не нужна ли помощь в чём-нибудь… Кстати, что там у тебя с кладовками?

— Тишина и пустота, — признал он, подхватывая меня под локоток: спуск к Ведьминой Плотине был заметно круче, чем к Жабьему логу. — Почти всё, что мы с тобой наморозили с осени — и масло, и творог, — ушло на гномские кексы. А свежего молока пока что ни у кого толком и не купишь. Кто начал понемногу доить скотину, те молоком разве что кашу для детей «белят». — Он, то ли копируя, то ли передразнивая нас с Каттеном, фыркнул, употребив местное словечко. — Сливок и коровьего масла пока нет, растительным обхожусь, а ему особого холода не нужно.

— Ну, — проворчала я, — мне же проще. Солнце высоко, день длинный, магическими светильниками пользуются мало… — Да-да, ящичек всяческих полупрозрачных камней у меня весь разошёлся на светильники вроде тех, из стеклянных шаров. Половину выгреб (с разрешения сеньоры, понятно) сир Эммет, раздав егерям, часть доверили самой надёжной прислуге, а остатки забрал Меллер. Не знаю, зачем. На мелкие взятки он вроде бы стеклянные шары просил меня зачаровать. — Знай только заряжай кристаллы для гномов, — закончила я.