Отечественная война 1812 года глазами современников

А мы все живем на кирпичном заводе, в сарае. Мужчины ходили на гумно и приносили оттуда целые снопы ржи, что нам петровские мужички-то оставили, а мы перетираем, бывало, колосья в руках и едим зерна. Потом достали откуда-то котел и стали эти зерна варить, да без соли уж очень невкусны они были. Собрались девять человек идти в Рузу, попросить соли на казенном соляном заводе. Эта соль нам показалась слаще сахара. А потом стали мы в свою еду подмешивать масла, что на нашу долю добрые-то люди тоже определили, и нам казалось, что нет ничего вкусней наших разваренных зерен.

Становилось все холодней, и пришлось нам опять искать себе квартиры. Поскитались мы тогда: на усадьбе все людские флигеля дотла сгорели, да осталась неподалеку птичная изба — мы туда перекочевали. Мужчины устроили в обгорелом доме жернова и мололи рожь; с тех пор у нас водился хлеб.

Какой еще Господь попустил грех! Около нас в Вотолино — экономическое было село — вздумал тамошний мужичок Ефим съездить на Бородинское поле чем-нибудь поживиться. Заложил он пару лошадей и отправился. На возвратном пути едет он мимо нас, а покойный батюшка его повстречал и спрашивает: «Чем это ты, Ефим, телегу-то нагрузил?» — «Всяким добром, — говорит, — нагрузил ее, Клим Михайлович. Что я себе ружей набрал! Ведь я охотник — теперь заживу: и на зайчика пойду, и на лисицу. Набрал я тоже, — говорит, — много бомб, порох из них вытрясти. Не хочешь ли, я тебе одну пожертвую?» А батюшка говорит: «Ну ее! На что мне? Еще бед с ней, пожалуй, наживешь».

Приехал Ефим домой, и собрались все в его избу смотреть, какие он сокровища привез. Стали разряжать бомбы. Из одной вытащили фитиль и высыпали весь порох, а другая никак не поддается. Ефим говорит: «Попытаться бы штыком». Да как штыком-то ударил: огонь блеснул, бомбу разорвало, и сорок дворов сгорели. Иные успели спастись из избы, многие были ранены, а от Ефима и косточек не подобрали.

Доходили до нас всякие вести: знали мы, что Бонапарт держит еще Москву, что вся она выгорела и что французам приходится очень уж жутко с холода да с голода. Вдруг слышим, что уходят они от нас. И как шли они по Можайке, мы взобрались на гору посмотреть. Тянулись, тянулись они без конца и в таком нищенском виде, что жаль было взглянуть. Иные совсем обессилели и отставали от своих; которые тут же в поле умирали, а которых убивали мужички.

У нас по соседству было село Веденское, графа Ефимовского, так туда пришел целый эскадрон, человек 350, и поселились они в господской усадьбе. Тамошние крестьяне видят: ничего не поделаешь с такою силой, и послали от себя в Волоколамск. Там стояли казаки, так просить их о помощи. Начальник казацкий говорит: «Я вам пришлю своих ребят, да вы им сами помогите, потому что у меня теперь команда небольшая».

Пришли казаки в Веденское, а все уж наготове: кто с топором, кто с вилой, бабы — и те дома не остались и пришли с цепями[70]. Как явились казаки, французы взялись было за ружья, да увидали, что такая толпа привалила, и стрелять не стали: «Пардон!» — говорят.

Их всех до последнего забрали в плен, а куда разослали, уж этого не знаю. Один хотел спастись: пока других забирали, он убежал в сад и спрятался за оранжерейные рамы. Крестьянин его там нашел, а француз уж видит, что делать нечего, и отдал ему свои часы золотые и пистолет, должно быть, откупиться от него думал. А крестьянин взять-то взял и пистолет, и часы, а его все-таки привел к казакам.

Около того же времени пришел француз к нашему мужику Алексею Тихонову, и видно, что из начальников. Пришел он со своим денщиком, и принес за ним денщик шкатулку. Оба передрогли, да мужики-то наши уж очень остервенились на французов, жалости к ним не знали и убили их, сердечных. А у Алексея Тихонова была дочь Настасья. Попутал ее грех, унесла она шкатулку. Ведь уж видит гнев Божий над нами, опять же убили несчастных. Чем бы пожалеть о них, она покорыстовалась на их добро, и наказал же ее Господь. Взяла она эту шкатулку, побежала с нею в лес и зарыла ее в землю; боялась, как бы кто-нибудь ее не отнял. На другой день пошла за ней Настасья, — да уж места-то и не отыщет. И принялась она искать свое сокровище; уйдет с самого утра в лес и все ищет. Доискалась до того, что в уме помутилась, а сама все ищет и не пьет, не ест. Раз прибежала она из лесу, взобралась на полати и легла да уж и не вставала: в тот же день Богу душу отдала.

В нашей птичной избе было тепло, да набились мы в нее, что сельди в бочку, так что не продохнешь. Придумал батюшка нас разместить по крестьянским избам, и растасовали нас, кого куда попало. Этим временем все стало затихать. Наша армия шла по пятам у Бонапарта, и французов уж не было нигде видно. Приказал барин отдать под суд наших бунтовщиков. Приехали в Петрово исправник, два заседателя, и привели с собой казаков. Собрали мир и потребовали зачинщиков. Их оказалось двенадцать человек, и строго они были наказаны. Кто годился в солдаты, тот пошел под красную шапку, а других сослали на поселение.