Отечественная война 1812 года глазами современников

На другой день рано утром ко мне вошел солдат-баварец в сопровождении управляющего князя Голицына, оба были в исступлении, кричали немилосерд<н>о, не понимая друг друга, так как первый изъяснялся на ломаном французском наречии, а второй исключительно владел русским языком. Я просил этих господ успокоиться и объяснить мне, по возможности, причину их спора. Солдат оказался кузнецом, его претензия состояла в том, что люди князя Голицына будто бы ограбили его телегу, оставленную им с сломанным колесом между домами князя и Власова, пока сам он ходил за подмогою. Он уверял, что, воспользовавшись его отсутствием, у него похитили шкатулку со всеми его инструментами, и клялся поднять весь дом вверх дном, если ему не возвратят пропажу. Управляющий же божился, что люди князя совершенно непричастны этому делу.

Я, в свою очередь, спросил баварца, по каким данным он обращает подозрение именно на людей князя, а не на людей дома Власова. Он не мог дать на это никакого ответа и просил меня приказать накормить его. Ему подали ветчины, которую он усердно принялся уплетать, не менее усердно запивая ее вином; затем он обратился ко мне с просьбою помочь ему в отыскании шкатулки в доме Власова. Я отказывался сначала, не желая вмешиваться в посторонние дела; но он уговаривал меня тем, что не может сам объясняться по-русски, и я хотя против воли, но наконец согласился.

Итак, мы отправились в дом Власова, где по первым вопросам моим людям, по их уклончивым ответам, по нерешительности и замешательству их я тотчас убедился, что они-то и есть виноватые. Солдат-баварец предъявил требование, чтоб тотчас ему отперли конюшни, сараи, подвалы и все закоулки, где он подозревал присутствие злосчастной шкатулки; но все его поиски оказались тщетными. А она находилась весьма близко, маленький пруд, лежавший у дома, скрывал ее под своею плесенью.

Исследовав все мышиные норки в доме, баварец заметил, что ему еще не были отперты конюшни, согласно его приказанию. Грозным движением он указал на запертую дверь, и люди немедленно исполнили его волю. К величайшему нашему удивлению, мы увидали в стойле лошадь, покрытую военным чепраком. Кузнец воскликнул, что это непременно французская полковая лошадь, хозяин которой, по всей вероятности, убит. Осматривая внимательно лошадь, я, напротив, пришел к убеждению, что она из русской армии, судя по форме буквы, служившей ей меткою. О чем и сообщил баварцу. «Это значит, — сказал он, — что в этом доме спрятаны русские солдаты». Я, право, не знал, что ответить на это, когда почувствовал, что кто-то тихо трогает мои руки, которые я держал сложенными за спиной.

Повернув голову, я увидал перед собою человека, который с умоляющим жестом и взором сказал мне: «Лошадь эта принадлежит моему брату; он болен и лежит в моей комнате». Тогда все стало мне ясно, и я обратился к баварцу с объяснением, на которое он ответил следующим восклицанием на своем ломаном диалекте: «Пленник мой, лошадь, седло, оружие — все это мне; я хочу взять моего пленника!» Его позвали, и тогда предстал перед нами высокий бледный мужчина, дрожавший от лихорадки в своей голубой шинели.

Едва он сошел с лестницы, баварец вытащил свою шпагу с намерением проколоть ею несчастного; но я поспешно бросился между ними, и мне посчастливилось отвратить удар. Баварец продолжал кричать, что пленник его. «Побойтесь Бога, — сказал я ему, — чего хотите вы от больного»; потом, обратившись к русскому солдату, рукою указал ему на дверь, из которой он пришел, и, выражаясь, как умел, по-русски, советовал ему вернуться в постель. Он отлично меня понял и удалился, видимо, довольный тем, что поплатился одним страхом. Происшествие окончилось, таким образом, к выгоде кузнеца, он променял дрянную шкатулку на добрую лошадь.

Конец дня прошел без других событий в нашем квартале; зато в других частях города виднелись столбы пламени и дыма, и легко было догадаться, что эти пожары происходили в силу задуманного плана сжечь город. Исполнители этой меры были снабжены ракетами, которыми они бросали в окна того дома, который решали зажечь. Стекло разбивалось вдребезги, зажигательный снаряд попадал внутрь дома, слышался взрыв, похожий на выстрел из хорошо заряженного ружья, затем поднимался столб дыма. Несколько минут спустя весь дом уже был охвачен пламенем. Для деревянных, неоштукатуренных домов употреблялся снаряд другого сорта — это были ракетки, по наружности совершенно обыкновенные, в размере пальца. К ним веревками прикреплялся кусок дерева, род спички с заостренным концом, который втыкался между балками дома. Я говорю об этом с полным знанием дела, имев случай вытащить две из подобных машин, еще не загоревших<ся> или которых не успели еще зажечь.