Отечественная война 1812 года глазами современников

Я сошел и сообщил жене все, слышанное мною. Она мне отвечала: «Ты, верно, ошибся; сходи в дом князя, может быть, ты там узнаешь кое-что». Я пошел и, в саду встретив управляющего, спросил его, не знает ли он чего нового. «Как, сударь, так вы не знаете, что случилось?» — «Нет, ничего не слыхал». — «Вы не знаете, что французы в Москве и Бонапарт в Кремле? Вход его был возвещен пушечным выстрелом, который вы, верно, слышали». — «Но где же русская армия?» — «Она отступила». Я, смущенный, воротился домой и сообщил эти известия жене. Она тотчас начала жаловаться на князя, который нас покинул; наконец, накричавшись, нашумев и изливши все свое сердце, она успокоилась, и мы стали совещаться, что нам делать. Но что могли мы предпринять?

Я решился выйти, чтоб осмотреться, разгородил дверь, выходившую на Старую Басманную, и направился к Ильинским воротам. Не пройдя двадцати шагов, я увидал управляющего (конечно, француза) дома князя Куракина, выгонявшего палкою пьяного человека с окровавленной головою, одетого в белый балахон, с полицейской шапкою в руках, весело кричавшего: «Как здесь хорошо горит!»

Я подошел к группе и спросил управляющего, говорившего по-французски, отчего он так бесчеловечно поступал с этим несчастным. «Да мы его сейчас поймали на деле: он поджигал дом князя, и мы ведем его к французам». Я ускорил шаг, потому что искры и дым пылавшего дома не позволяли мне идти обыкновенным шагом.

Придя на Покровку к большому дому, принадлежавшему князю Трубецкому, также горевшему, я встретил знакомого мне итальянца Серфольо, который жил напротив. Он следил за успехами пожара, и мы вместе жаловались на эти бедствия, когда появился управляющий дома князя Куракина, сопровождая поджигателя, в то время как двое французских стрелков выходили под ружьями из ворот горевшего дома. Управляющий подошел к ним, говоря: «Вот человек, которого мы поймали, он поджигал дом моего господина». Один из солдат осмотрел его с головы до ног и сказал: «Хорошо, мы его расстреляем».

В первый раз в жизни находясь при таком зрелище, услыхав этот краткий приговор, который собирались привести в исполнение, я воскликнул: «Как! Расстрелять человека без всякого суда!» Но тот же солдат, произнесший приговор, прибавил: «Может быть, он же поджег и этот дом». — «Это одно предположение!» — отвечал я ему. Услыхав мое замечание, солдат обратился ко мне, и, оглянув с ног до головы, он посоветовал, очень энергично, убираться поскорее, что я нашел благоразумным не заставить его повторять дважды.

Не успел я сделать четырех шагов, как раздавшийся за мною выстрел заставил меня обернуться. Тогда я увидел несчастного поджигателя, падавшего навзничь около самой стены горевшего дома, но так как он был еще жив, то другой солдат размозжил ему череп выстрелом из ружья в упор. Мне сделалось дурно, но я старался превозмочь себя и продолжать свой путь. В некотором расстоянии от городских ворот лежал посреди улицы убитый простолюдин, тело прикрыто было рогожей.

Пройдя ворота, я очутился посреди многочисленной толпы, состоявшей из военных всевозможных полков и национальностей. Они столпились к лавкам, в которые врывались силою, чтоб снабдить себя всем необходимым: прежде всего сапоги и башмаки сделались предметом расхищения. Затем пришла очередь лавок с съестными припасами. Так как я один между ними был в статском платье, то ко мне обращены были все вопросы, где живет король Мюрат; я отвечал, что не знаю. «Как! — спросил один из них. — Вы не знаете, где живет король Мюрат? Ведь он квартирует у одного железного торговца». На что я возразил, что в Москве, конечно, есть много торговцев железом, следовательно, весьма недостаточно приведенного указания для отыскания Неаполитанского короля, не предполагая вовсе, что под именем железного торговца они подразумевали господина Демидова. Другие спрашивали у меня адрес вице-короля Италии <Богарне>, но не более мог удовлетворить последних, чем первых.

В раздумье над виденным, оглушенный всей этой суматохой, я машинально направлялся к Кремлю, когда был внезапно остановлен преградившим мой путь материальным препятствием и словами: «Здесь не велено проходить». Это отрезвило меня от размышлений, я повернул назад и тихими шагами побрел к дому. На минуту остановился я пред трупом человека, расстрелянного в моих глазах несколько часов пред тем. Пылающие головешки, падая на него, зажгли его платье: он буквально жарился в своем соку, это зрелище поразило меня ужасом. Возвратясь домой, я передал все эти грустные подробности жене, которая умоляла меня не выходить более из дома.