Отечественная война 1812 года глазами современников

Нас собралось 15 человек, но попытка наша убежать была очень неудачна. Нас заметили с гауптвахты и ружейными прикладами порядочно угостили; в особенности досталось двоим. На огороде, где нынче сад, была большая капуста. Когда нас заметили, мы бросились в нее и между грядами многие возвратились благополучно; но рабочему Мирону Иванову прошибли голову, а мне досталось на порядках (зашибли руки). На другой день, когда мы пришли на перевязку, над нами начали смеяться: «Что хотел? Алё маршир! За дело — не бегай». Долго помнили мы этот побег.

В октябре французы начали собирать своих раненых и вывозить. Это продолжалось с 10-го по 12-е число. Когда всех вывезли, сам капитан и все из <Странноприимного> дома выехали. После этого недолгое время в нашем заведении жили пленные итальянцы, до 15 человек.

После выхода Наполеона постепенно начали съезжаться чиновники, доктора и духовенство и также сходиться распущенные богаделенные. Церковь вскоре была очищена, а равно и все заведение. В Рождественский пост освятили церковь, начали принимать больных, и все приняло прежний вид.

Со слов служителя Матвея Егорова Странского, отца бывшего фельдшера, и по рассказам дочери, бывшей кастеляншею, Марьи Павловны Степановой, доныне проживающих в Странноприимном доме, составил фельдшер Лукьянов.

Московские ведомости. 1859. № 76. 29 марта. С. 566–567.

Иеромонах Иларион Письмо современника о вторжении французов в 1812 году в московский Симонов монастырь [110]

Известно вам да будет, честнейшая и милостивейшая государыня, в каком мы положении во время ужасной сей бури находились.

Я думаю, вам небезызвестно, что французы и с ними дванадесять языков взошли в ц<арствующий> град Москву 1812-го года сентября 2-го дня, что было в понедельник, а в обитель нашу Симоновскую, хотя во вторник и среду в монастырские ворота восточные и западные стучались много раз, но еще не ломали их, а в четверток, то есть 5-е число поутру, во время всенощного бдения, бывшего без звону, ворота западные прорубили и взошли прямо в собор во время великого славословия, стали в западных церковных дверях и стояли до окончания службы. Служили всенощную иеромонах Митрофан и иеродиакон Мельхиседек, а архимандрит Герасим в алтаре стоял, а братия на клиросах пели.

По окончании службы варвары царскими дверьми взошли в алтарь, побрали все с святого престола — кресты, Евангелие и антиминс — в карманы вместо платков, также и с жертвенника — потир, дискос с прибором, а другие начали ломать шкафы, сундуки и проч. Некоторые из братии, старички, как то: иеросхимонах Иона, игумен Андрей, на покое живущий, иеросхимонах Тихон и иеросхимонах Митрофан и другие, после всенощной, не выходя из церкви, начали читать правило ко святому причащению, остановись за левым клиросом пред большим распятием Иисуса Христа; хотели за литургией причаститься святых тайн, но Бог не допустил, — в это время вдруг пошел стук, гром и крик, и шум. Мы от сего страха (говорили старцы) пред крестом пали ниц на помост чугунный, воображая: вот подойдут к нам варвары и отрубят нам всем голову; втайне сердца своего со слезами молились.

Вдруг подходит к нам один варвар и, толкнувши ногой игум<е>на Андрея, говорит: «Что вы, о чем молитесь? Нас клянете?» Но игумен отвечал: мы о своих грехах молимся, а вас не клянем. Потом варвар начал с нас сапоги снимать; у иеросхимонаха Ионы сапоги были привязаны ремнями, и он, вставши, развязал, и варвар, севши на скамеечку против Владимирской иконы Божией Матери, свои скинул и ему кинул, но тот не надел их. Потом начали нас всех раздевать и обыскивать и, обыскавши, ушли от нас, мы же, из церкви вышедши на паперть, увидели, что архимандрита истязывают варвары; уставивши в грудь саблю, спрашивают: где добро? — и говорят: давай злата, сребра и белья; архимандрит говорит: пойдемте ко второму начальнику, все деньги у него, — и отвел их к наместнику. А мы, убежав, скрылись под Сергиевской церковью в тайном месте, куда уже много от страху набежало и мирских.

Сидели мы там до вечера, потом я посмотрел на монастырь — не видать никого; я пошел в свою келью; в ней все еще было цело; и в башнях ходил; тут в погребке скрывались: архимандрит Герасим, иеросхимонах Феоктист, иеромонах Анатолий, иеродиакон Иоасаф и прочие, и они меня сперва испугались, потом пошли все в мою келью. Архимандрит попросил есть; я затопил печь и воды в чайнике согрел, а за водой на колодезь сходил; некоторые варвары видели меня, но ничего мне не сказали, а в Сергиевской церкви, в трапезе братской и кладовой огни горят; и я, пришедши в келью сзади, нашел медку, сухарей; все укрепились сим.