Отечественная война 1812 года глазами современников

…Рассказывая мои воспоминания, я стараюсь быть по возможности беспристрастным; я передаю их так, как они ложатся в моей памяти; и действительно, если в этом громадном войске, составленном из 500000 человек различных наций, случались примеры жестокости, то нельзя умолчать о чертах истинного великодушия, которые нередко были выказаны старшими офицерами и даже простыми французскими солдатами; я считаю обязанностью отдать им полную справедливость, тем более, что испытал их на самом себе.

Кривцов представил меня генералу Тутолмину, которому он успел передать, что господин Лессепс подарил мне 10 фальшивых кредитных билетов, каждый в 100 рублей. Генерал просил меня дать ему один из этих билетов, чтобы послать его императору Александру; взамен его он предложил мне настоящий билет в 100 рублей; с остальными московская полиция распорядилась по усмотрению.

Между тем начали поговаривать об отступлении французов. В последний день генерал обратился ко мне с вопросом: «Господин Вендрамини, имеете ли вы свободный вход в Кремль?» Я отвечал утвердительно. «Так не можете ли вы сделать мне услугу. Сходите туда, узнайте, выйдут ли сегодня французы или нет, и попросите у них французской водки. У нас нет ни капли, а между тем мы в ней сильно нуждаемся». Я немедленно отправился.

При входе в Кремль я увидел, что фургоны были запряжены, пушки готовы и солдаты в полном вооружении. Я подошел к квартире полковника Сикара; он только что кончил свой обед с несколькими офицерами. Заметив мое появление, все они удивились; но я начал с того, что просил не принимать меня за шпиона; потом объяснил, что пришел от имени генерала Тутолмина, начальника в Воспитательном доме, которого сам император Наполеон постоянно щадил. Генерал желал узнать, выступят ли они сегодня вечером, потому что надо было принять меры против простого народа, который непременно бросится грабить провизию, сохранявшуюся в доме. Наконец, генерал просил уступить ему немного водки.

Полковник сказал мне, что он намерен выступить через 2 1/2 часа; и когда караул в Воспитательном доме будет снят, он разрешал генералу вооружить своих людей для охранения дома. Что же касается до водки, то я могу взять ее столько, сколько возможно было снести одному человеку, потому что на помощь мне он не мог отделить ни одного солдата. Я взял четыре бутылки, две из них положил в карманы, остальные понес в руках.

Проходя через комнату, в которой только что отобедали, я увидел на столе великолепные фарфор, хрусталь и бронзу. Полковник сказал мне: «Выбирайте из этих вещей, что хотите, распоряжайтесь, как хозяин; через несколько часов все это взлетит на воздух». — «Но, полковник, — отвечал я, — не забудьте, что мы находимся очень недалеко от Кремля». — «Вам нечего бояться, мы подвели такие мины, которые поколеблют здание в самом основании, и оно разрушится само на себя. Вы услышите сегодня ночью страшный гром, и потому советую предупредить ваших дам. Но клянусь честью, что для вас нет никакой опасности».

Полковник провожал меня до самых кремлевских ворот. Мы обнялись на прощание и пожелали друг другу всего хорошего. Но мои желания не послужили полковнику ни для чего; он пропал без вести, и все попытки отыскать его остались тщетны.

Между тем я вернулся к генералу, отдал ему бутылки с водкой и сообщил о настоящем положении дел, также о печальной участи, угрожавшей Кремлю. Бедный старый генерал принялся рвать последние волосы, которые остались на его голове, и кричал: «Бедные мои дети, они остались именно в том корпусе, который должен разрушиться! Скорей! Скорей! Позовите архитектора!» Архитектор был старичок в одних летах с генералом, имел довольно неприятную наружность и взъерошенные брови. «Добрый мой Геральди, вы еще не знаете, что Кремль должен взлететь. Корпус, в котором находятся женщины и дети, так стар, что при сотрясении непременно разрушится. Надо поместить их в более верную часть дома».

Это приказание было немедленно исполнено. Когда караул ушел, все двери заведения заперлись, прислуга вооружилась, и все разошлись по домам, с трепетом ожидая последствий взрыва. Кривцов остался у нас до полуночи. Вдруг он встал и удалился, сказав нам: «Рана моя заставляет меня сильно страдать; я уйду к себе; во всяком случае предполагаю, что мины не загорятся сегодня после дождя, но если что-нибудь случится, я явлюсь сюда в одну минуту».

Мы легли спать и, успокоенные насчет своей участи, уснули крепким и тихим сном. Но в час утра нас пробудил сильный толчок, сопровождаемый адским грохотом. В одно мгновение мы все были одеты. Кривцов вошел и сказал нам: «Теперь все кончено». Но, увидев, что падчерица моя все еще дрожала от страха: «Будьте смелей! — сказал он. — Выпейте рюмку кипрского вина: французы, уходя, оставили мне небольшой бочонок этого вина и запас сухарей».