Возвратясь домой, я немедленно отправил в Смоленск для армии сухари, крупу и сено; а 22 июля послал в Красный сдать ратников; но на другой день они возвратились назад, потому что принять их было некому; чиновники уже выехали из города. Такое известие было весьма неутешительно и не предвещало ничего хорошего; но я все еще не решался оставить дом мой, имея в виду быть чем-нибудь полезным нашим воинам, собранным около Смоленска и Красного; притом же мне было известно, что на границе Белоруссии сформирована аванпостная стража из местных жителей, под командою опытных отставных офицеров, для задержания подозрительных людей и мародеров; хотя, как впоследствии оказалось, эти импровизированные аванпосты, к сожалению, не могли выполнить своего назначения при той бурной стремительности, с которою армия Наполеона двинулась к сердцу России.
2 августа отправил я человека в Красный отдать письмо на почту; поздно вечером возвратился мой посланный ни с чем, говоря, что не только почтовой конторы в городе нет, но и остававшиеся в нем жители все повыехали, потому что французы приближаются к Красному от местечка Ладов. На рассвете 3-го числа сосед мой Плескачевский прислал мне нарочного сказать, что вчера он сам был свидетелем сражения, происходившего при Красном; в его глазах французы вытеснили русские войска из города и, заняв оный, потянулись к Смоленску.
Итак, решительная минута наступила. Колебаться было некогда; оставалось искать спасения вдали от мест, куда шел.
Отступление от границы 27 неприятель. Собравшись кое-как на скорую руку и помолясь Богу, при слезном прощании с домашней прислугою, в 6 часов утра оставил я свою мирную келью и пустился в путь с 7-летним сыном и с восемью дворовыми людьми, в коляске и двух повозках, на 14 лошадях, в томительной неизвестности о том, что ожидает нас впереди: позорный ли плен, смерть ли от меча вражия или чудесное избавление Божие?
Нашествие на Россию французов совершилось так быстро, что выбор пути спасения был уже невозможен; и мы вместо того, чтобы удаляться от неприятеля в противоположную от него сторону, то есть взять направление на местечко Монастырщину и перебраться за реку Сож, ехали почти параллельно с французскими войсками, не в дальнем от них расстоянии. Не сделав еще и пяти верст от дома, мы заметили, что крестьяне уже знают о сражении, бывшем при Красном. Ожидание неприятеля так поразило их, что на вопрос моего человека, отчего неисправен мост на дороге, бедный мужичок упал пред ним на колени и с трепетом отвечал: «Батюшка, помилуй! Это земля не наша!» Кажется, местные жители полагали, что наши экипажи принадлежат к неприятельскому обозу, тем более что мы ехали с той стороны, откуда надо было ожидать появления французов.
От села Досугово мы поворотили на село Городок с тем, чтобы держаться правее от Досуговской и Красненской дорог. По переезде реки Вехра нам следовало бы перебраться на большую Киевскую дорогу, но какая-то непостижимая сила влекла меня к Смоленску.
Отъехав от дома своего более 30 верст, мы остановились кормить лошадей в селе Демидово. Здесь присоединились к нам соседи мои по деревне господа Плескачевский и Бугайский, ехавшие в Смоленск для поступления в милицию. Все мы несколько поуспокоились, узнав от проехавшего мимо нас секретаря Красненского земского суда Крапухина, что впереди совершенно безопасно; то же самое подтвердили и белорусские крестьяне, возвращавшиеся в местечко Ляды, откуда они бежали с своим имуществом при первом известии о переходе неприятеля через Неман. Но в самое это время, как впоследствии сделалось известно, князь Понятовский останавливался со своим корпусом вблизи Досуговской дороги в домах Краевского и Танцова, а другие неприятельские войска находились в Корытно, — на расстоянии от Демидова, где мы кормили, первые — в 15, а последние — в 10 верстах.
Уверившись, что неприятель остался у нас позади, мы с покойным духом продолжали наше путешествие к Смоленску, до которого оставалось не более 25 верст. Но едва продвинулись верст пять, как соседи мои, ехавшие впереди, выскочив из повозок, подбежали ко мне с известием, что впереди на расстоянии менее одной версты идет конница, пересекающая нам путь на Киевскую дорогу. Не воображая, чтобы вражеская сила так внезапно обошла нас, я отвечал соседям, что эта конница, вероятно, русская; но Бугайский, служивший в кавалерии, возразил, что так как у нашей конницы ему не случалось видеть медвежьих киверов, то, по всей вероятности, это французская конница. Сомнение наше недолго продолжалось, его тотчас же разрешил нам наскоро проехавший верхом молодой крестьянин, проговорив на вопрос наш, что видимое войско действительно французское. Мы задали было ему еще несколько сильно занимавших нас вопросов, но этих вопросов он уж не слыхал, быстро умчавшись от нас.