Отечество. Дым. Эмиграция. Книга 1. Русские поэты и писатели вне России

«Футуризм не школа, это новое мироощущение. Футуристы – новые люди. Если были чеховские безвременцы, нытики-интеллигенты, – то пришли – бодрые, неунывающие… И новое поколение не могло почувствовать себя творцом, пока не отвергло, не насмеялось над поколением “учителей”, символистов».

А насмехаться футуристы умели.

Это серое небо
Кому оно нужно
Осеннее небо
Старо и ненужно, —

писал Бурлюк. В вышедшем в 1912 году альманахе «Пощечина общественному вкусу» Бурлюк солировал, а ему подпевали Хлебников, Крученых и Маяковский. В «Пощечине» провозглашались революционные принципы: «Гармонии – проти-вуполагается дисгармония… Симметрии – диссимметрия… Конструкции противуполагается – дисконструкция…»

В одной из поездок по Сибири Бурлюку кто-то из публики задал вопрос: что будет потом? Бурлюк, нарочито гнусавя, ответил: «А потом котлеты с макаронами».

Потом пришла революция, и «первый истинный большевик в литературе», «отец российского пролетарского футуризма» оказался чуждым своей стране. И очутился в

Америке, где в 1930 году принял американское гражданство. Журнал «За пролетарское искусство» так «тепло» писал о Бурлюке в 1931 году: «Д. Бурлюк, который когда-то заявлял во всеуслышание: “поэзия – истрепанная девка, а красота – кощунственная дрянь”, дает серию картин безработных в Америке, тематически приближается к революционному искусству, а по существу продолжает все те же старые буржуазные традиции “ослиного хвоста” и “мишени”, традиции того течения, которому даже такой буржуазный идеолог, как Андрей Белый, дал весьма подходящее название “обозная сволочь”

Парадокс: советская Россия не любила Давида Бурлюка (эмигрант! – этим все сказано), а он любил свою покинутую родину и пропагандировал советское искусство, считая себя его представителем «в стране хищного капитала».

«Если другие футуристы, особенно второй призыв, после революции и получили признание, – писал Бурлюк в 1929 году, – то я лично, волею судеб попавший на другие материки нашей планеты, продолжая всежильно работать на пользу страны Рабочих и Крестьян, моей великой революционной родины, никакого признания у себя на родине так и не видал, а унес в ушах своих начальный смех генералов и толстосумов и прихвостней так называемого «казенного искусства», щедро оплачиваемого правящими классами до самого октябрьского переворота. При таких обстоятельствах нельзя человека обвинять в некоторой нервности…»

От родины дальней,
От Руси родимой
Унес меня тягостный рок.

Но ностальгия не мешала Бурлюку плодотворно работать. Он активно участвовал в работе литературных групп «Серп и молот» и «Джон Рид клуб», издавал журнал «Цвет и рифма», писал книги, воспоминания, рисовал, на его счету около 30 персональных выставок на Западе, причем – и это следует отметить – в последние годы Бурлюк рисовал в сугубо реалистической манере. Дважды (в 1956 и 1965 годах) приезжал в СССР.

Имена Маяковского и Бурлюка часто ставят вместе в пору их совместного футуристического прошлого. Но какие разные судьбы! Маяковский сделался ангажированным поэтом и изо всех сил пытался понравиться власти, запутался в своих любимых женщинах и в 36 лет окончил жизнь самоубийством. А великий и страшный футурист Бурлюк всю свою жизнь подчинялся только «безумным прихотям искусства» и прожил почти 86 лет, да притом с одной женщиной – Марией Еленевской (56 лет вместе!).

В старости Бурлюк оказался Афанасием Ивановичем, бережно охраняемым своей Пульхерией Ивановной, своей «мамочкой», как он ее называл, – Марией Никифоровной. И никакого трагизма. Давид Давидович оказался мудрым человеком. Буйная молодость и спокойная старость.

* * *

Михаил Цетлин, литературный псевдоним Амори (1882, Москва – 1945, Нью-Йорк). Поэт, прозаик, критик, издатель. По молодости был эсером. Чтобы избежать ареста, в 1907 году эмигрировал вместе с Марией Тумаркиной, с которой обвенчался во Франции в 1910 году. Мария Самойловна поддерживала все начинания Михаила Осиповича. Супруги жили во Франции и Швейцарии, много путешествовали. По одной из версий, у них были плантации чая на Цейлоне, – далеко не бедные эмигранты!..

Узнав о февральской революции, Цетлин вернулся в Россию, а после октябрьских событий предпочел снова уехать. В Париже Цетлины жили на широкую ногу, держали салон, в котором собиралось до 100 человек. Об этих сборах вспоминала Берберова в своем «Курсиве».

Как поэт Цетлин далеко не выдающийся, он обладал скромным поэтическим даром, но всегда громко заявлял о своей гражданской позиции. Его первый сборник (1906) был уничтожен цензурой. Много строк Цетлин посвятил России:

Я так стремился к тебе
И еле тебя узнаю:
Вдохновенную, мерзкую, злую, святую
И, быть может, только не ту, не мою,
А другую, другую!..