Отечество. Дым. Эмиграция. Книга 1. Русские поэты и писатели вне России

Клекотом Ливий и Палестин,
Опасной игрой и вызовом —
Мир кажется клочьями ярких картин
За плоским стеклом телевизора.

Во всех концах фитили чадят.

А истина с грязью спутана —
Мир кажется скопищем формул и дат
В зеленом сиянье компьютера,

Мир – словно сплющен. Его ведут

Законы числа и случая,
А мы бесцветны, как плоть медуз,
А мы, как вода, тягучи,

А мы бесприютней цветного клочка,

Пылинкой на стыке лезвий
Мы длимся. Но в чистой влаге зрачка
Мы носим разум созвездий.

* * *

Дефиле эмигрантов с младых лет закончилось. А финальным аккордом пусть прозвучит еще одно стихотворение Ивана Елагина. Оно называется «Памяти Сергея Бонгарта», художника, с которым поэт дружил в молодые годы в Киеве.

Ну вот, погостил и ушел восвояси,
За друга в пути – мой сегодняшний тост.
Он с нашей планеты уходит по трассе
Поэтов, художников, ангелов, звезд.

Я знаю – ему и сейчас не до смерти.

Я знаю, что смотрит он пристально вниз,
Туда, где остался стоять на мольберте
Последний набросок – прощальный эскиз.

Сережа, мы в Киеве, в темной квартире,

Когда-то с тобою мы встретились здесь.
На старой газете картошка в мундире,
А в кружках какая-то горькая смесь.

И всюду подрамники, кисти, окурки,

И прямо с мольберта глядит с полотна
Парнишка в распахнутой лихо тужурке,
Склоненный в тоске над стаканом вина.

Так вот в чем искусства могучее чудо:

С такою тоскою глядит паренек,
Таким одиночеством веет оттуда,
Что глянешь – и ты уж не так одинок.

Мы выросли в годы таких потрясений,

Что целые страны сметали с пути,
А ты нам оставил букеты сирени,
Которым цвести, и цвести, и цвести.

Еще и сегодня убийственно-густо

От взрывов стоит над планетою дым.
И все-таки в доме просторном искусства
Есть место стихам и картинам твоим.

И ты не забудешь на темной дороге,

Как русские сосны качают верхи,
Как русские мальчики спорят о Боге,
Рисуют пейзажи, слагают стихи.

Согласитесь, эти строки органично вписываются в книгу… Есть искушение включить кого-то из художников, эмигрировавших по тем или иным причинам из России, но… объем, объем! Нельзя утяжелять книгу дополнительными страницами, и вообще, художники – это другая тропа от основной литературной дорожки. Это раз. А во-вторых, перефразируя что-то далекое, детское: живописцы – хорошо! А сатирики покруче! И поэтому оставим в покое Репина, Шагала, Кандинского, Бенуа, Сомова, Добужинского, Рериха, Ларионова с Гончаровой, Серебрякову, Эль Лисицкого, Сутина, Пуни, Экстер и других корифеев мольберта и кисти.

Как ни странно, но русские художники, несмотря на большую любовь к Парижу, мало рисовали его облик и быт. Исключение, пожалуй, одно: Елизавета Кругликова (1865–1941). График. Автор силуэтных портретов современников (около 1000 работ), в том числе Блока, Белого, Волошина, Цветаевой и т. д.

Кругликова долгое время жила в Париже (1895–1914) и выпустила книгу-альбом «Париж накануне войны в монотипиях Е.С. Кругликовой» – виды Парижа, набережные, кафе, бульвары и улочки, парижане, туристы, эмигранты. Реалистично, лирично, иронично. Кругликова вообще ненавидела всякий штамп, рутину, le ponsif, le pompier (шаблон, банальность). В своей квартире в Париже на рю Буассенад она устроила некий художественный русский центр, в котором бывали почти все русские знаменитости. В центре этих тусовок Елизавета Сергеевна – очень мужественная, некрасивая, но живая, добрая и заботливая женщина. Она «обладала даром все понять и все принять» (Лебедева-Остроумова).