Отечество. Дым. Эмиграция. Книга 1. Русские поэты и писатели вне России

Вот это ленинская прыть: поощрять. Может быть, просто Владимир Ильич понимал, что достать Аверченко в Париже уже нельзя и нет возможности отправить в подвалы ЧК, а отсюда и благородное великодушие за талант, хотя и с явной антисоветской направленностью.

Не следует забывать и «Приятельское письмо Ленину», которое написал Аверченко вождю мирового пролетариата сразу по прибытии в Константинополь, а прибыл он туда, кстати, в пароходном трюме на угольных мешках, спасаясь от неминуемой гибели, о чем он и сообщил в письме Владимиру Ильичу. «Здравствуй, голубчик! Ну как поживаешь? Все ли у тебя в добром здравии?..»

Конечно, это якобы частное письмо было опубликовано в эмигрантской прессе (неизвестно, прочитал ли его Ильич).

В письме Аверченко рассказывает, как его чудом не расстреляла «комендант Унечи – знаменитая курсистка товарищ Хайкина». Далее Аверченко вспоминает, как давно он знает Ленина, по Швейцарии еще, до той поры, как тот с балкона дома Кшесинской призвал: «Надо душить буржуазию! Грабь награбленное!» А итог революционного переворота вышел совсем не тот, на который рассчитывали.

«Ей-Богу, плюнь ты на это дело, – писал в письме Аверченко, – ведь сам видишь, что получилось: дрянь, грязь и безобразие.

Не нужно ли деньжат? Лир пять, десять могу сколотить, вышлю.

Хочешь, – приезжай ко мне, у меня отдохнешь, подлечишься, а там мы с тобой вместе какую-нибудь другую штуковину придумаем – поумнее твоего марксизма.

Ну, прощай, брат, кланяйся там! Поцелуй Троцкого, если не противно. Где летом на даче? Неужели в Кремле?

С коммунистическим приветом

Аркадий Аверченко.

Р. S. Если вздумаешь чиркнуть два слова, пиши: Париж, Елисейский дворец, Мильорану – для Аверченко».

Премиленькое письмецо. Надо сказать, что сегодняшний сатирик Александр Минкин явно не дотягивает в своих «Письмах президенту» до аверченковских высот юмора. Но не будем отвлекаться.

После «константинопольского зверинца» в июне 1922 года Аверченко поселился в Праге. Здесь он написал свои последние книги – «Рассказы циника» и роман «Шутка мецената». Бывший эстет, развлекатель, обличитель мещанства превратился в откровенного циника.

Незадолго до смерти Аверченко сетовал: «Какой я теперь русский писатель? Я печатаюсь главным образом по-чешски, по-немецки, по-румынски, по-болгарски, по-сербски, устраиваю вечера, выступаю в собственных пьесах, разъезжаю по Европе, как завзятый гастролер».

Как отмечал современник, Аверченко «болел смертельной тоской по России». Ностальгия перешла в настоящую болезнь сердца. Писатель скончался в пражской городской больнице, похоронен на Ольшанском кладбище.

В некрологе Надежда Тэффи писала: «Многие считали Аверченко русским Твеном. Некоторые в свое время предсказывали ему путь Чехова. Но он не Твен и не Чехов. Он русский чистокровный юморист, без надрывов и смеха сквозь слезы. Место его в русской литературе свое собственное, я бы сказала – единственного русского юмориста. Место, оставленное им. Наверное, долгие годы будет пустым. Разучились мы смеяться, а новые, идущие на смену, еще не научились».

Тут с Тэффи можно поспорить. Смеховая культура в России неистребима, смех и юмор позволяют выжить народу в любых общественных формациях. Ушел Аркадий Аверченко. Пришли новые: Михаил Зощенко, Даниил Хармс, Николай Эрдман и другие смехачи и мастера острого слова. Они пошли дальше по дороге, протоптанной Аркадием Аверченко.

Потемкин: «Над пошлостью житейскою труня…»

Потемкин Петр Петрович (1886, Орел – 1926, Париж).

Поэт, прозаик, драматург, переводчик. Детство провел в Петербурге. «Когда меня выгнали из гимназии, – вспоминал Потемкин, – я решил сделаться писателем». И сделался, хотя поначалу поражал всех не своими произведениями, а своим видом: «Потемкин – дылда в непомерно длинном студенческом сюртуке», – вспоминал Ремизов. Но «дылда» вскоре стал постоянным сотрудником «Сатирикона» и лихо обличал обывателей, генералов и черносотенцев. Воспевал солнце свободы. «Рисует гротески нашего города, всегда удивляющие, всегда правдоподобные. Легкая меланхолическая усмешка чувствуется в каждом стихотворении», – отмечал Николай Гумилев в «Письмах о русской поэзии». Первая книга Потемкина «Смешнаяя любовь» (1908) произвела фурор.

Ночью серая улица…
Слепые дома…
Папироска моя не курится,
Не знаю сама,
С кем мне сегодня амуриться?

Александр Блок назвал Потемкина «свободным трубадуром питерским», воспевающим то, что «у всех на виду и всем доступно». К примеру, Дуняшу, которая «вечерком… не прочь бы дернуть станом и кокетнуть бедром».

Другие увидели в Потемкине хулигана, хотя и нежного, что-то вроде предтечи раннего Маяковского. Потемкин в своих ежедневных стиховых фельетонах создал, можно сказать, энциклопедию российской обывательской жизни, именно так классифицировал сатиры Потемкина Игорь Северянин: