Отечество. Дым. Эмиграция. Книга 1. Русские поэты и писатели вне России

Если вдруг назад отбросить
Этих лет смятенный ряд,
Зачесать умело проседь,
Оживить унылый взгляд,

Горе-горечь, горе-бремя,

Всё веревочкой завить,
Если б можно было время
На скаку остановить…

…В переулки, в тупички,

Где когда-то жили-были,
Что хотели – не смогли,
Говорили, что любили,
А сберечь не сберегли…

Да, имели Россию. Держали в руках. Не сберегли. Уронили. И рассыпалась Россия на какие-то лишенные смысла черепки…

Вспоминая минуты отъезда из России, Дон-Аминадо писал: «Все молчали. И те, кто остался внизу на шумной суетливой набережной. И те, кто стоял наверху на обгоревшей пароходной палубе. Каждый думал про свое, а горький смысл был один для всех: «Здесь обрывается Россия над морем черным и глухим».

Это как афоризм Дон-Аминадо:

– Начало жизни написано акварелью, конец тушью.

С советской властью Аминад Петрович так и не примирился до конца дней. Писал о советских вождях всегда с отвращением, к примеру, о Молотове:

Лобик из Ломброзо,
Галстучек-кашне,
Морда водовоза,
А на ней пенсне.

Про министра культуры СССР Фурцеву во времена Хрущева говорил: «Никитские ворота».

Когда Дон-Аминадо было 66 лет, в Нью-Йорке вышла его книга воспоминаний «Поезд на третьем пути» (1954). На мой взгляд, блестящая книга о России начала XX века, о том, как страна шла к революции, как жила элита и интеллигенция, как все разлагалось и в конечном счете распалось. Взгляд сатирика.

«– Восток? Византия? Третий Рим Мережковского? Или державинская ода из забытой хрестоматии:

Богоподобная царевна
Киргиз-кайсацкия орды…

А от Соловьева рукой подать, в Метрополь пройти, – от кайсацких орд только и осталось, что бифштекс по-татарски из сырого мяса с мелко нарубленным луком, черным перцем поперченный.

А все остальное Европа – Запад, фру-фру.

Лакеи в красных фраках с золотыми эполетами; метрдотели, как один человек, в председатели совета министров просятся; во льду шампанское, с желтыми наклейками, прямо из Реймса, от Моэта и Шандона, от Мумма, от Редерера, от вдовы Клико, навеки вдовствующей.

А в оркестре уже танго играют.

Иван Алексеевич Бунин. Насупив брови, мрачно прислушивается, пророчески на ходу роняет:

– Помяните мое слово, это добром не кончится!..

Через год-два так оно и будет.

Слишком хорошо жили.

Или, как говорил Чехов:

– А как пили! А как ели! И какие были либералы!..

А покуда что живи вовсю, там видно будет.

Один сезон, другой сезон.

Круговорот. Смена. Антрактов никаких.

В Благородном собрании музыка, музыка, каждый вечер концерт…

…Театр, балет, музыка. Художественные выставки, вернисажи…

…Читали Чирикова. Тепло и без дискуссий принимали Бориса Зайцева. Иван Шмелев написал своего “Человека из ресторана”… Струей свежего воздуха потянуло от бунинского “Суходола”.

Приветствовали, умилялись. Тоже не знали, чем эта писательская карьера кончится. Потом узнали…»

«Путаница в умах, в облаках, в святцах…»

А затем – февраль и октябрь. «Смена власти произошла чрезвычайно просто. Одни смылись, другие ворвались…»

И вот эмиграция.

«Не все было весело в русском городке, через который протекала Сена. Но смешного, чудовищно нелепого было немало.

Никакой параллели между французской эмиграцией, бежавшей в Россию, и русской эмиграцией, наводнившей Францию, конечно, не было.

Французы шли в гувернеры, в приживалы, в любовники, в крайнем случае в губернаторы, как Арман де Ришелье или Ланжерон де Рибас.

А русские скопом уходили в политику, в философию, а главным образом в литературу.

Были страны, которые чрезвычайно это поощряли, и не только выдавали ренты и субсидии, но особых идеалистов награждали еще медалями и орденами».

Про советскую Россию Дон-Аминадо пишет так:

«…Картуз Ильича превратился в корону Сталина… Пульс страны бился на Лубянке…»

Книгу «Поезд на третьем пути» Дон-Аминадо заключил словами:

«Хронику одного поколения можно было бы продолжать и продолжать. Ведь были еще страшные 1939–1945! И вслед за ними сумасшедшее послесловие, бредовый эпилог, которому и поныне конца не видно…»

Дон-Аминадо точно предвидел: конца не видно… и бреду, и развалу, и хаосу…

Бедная Россия!..

Горянский: «Отречься, сердцем отвратиться…»