Отечество. Дым. Эмиграция. Книга 1. Русские поэты и писатели вне России

Таким же вечным эмигрантским скитальцем был и друг и единомышленник Герцена Николай Огарев. В письме Герцену: «К чему выставлять желание вернуться на родину?.. Не верю я в возможность и нужду возвращения…» Умер Огарев в Лондоне.

Но если Герцен и Огарев боролись за истинную демократию и чистую свободу, то другие русские бунтари-революционеры бились за нечто иное, за какие-то свои личные корыстные интересы и выгоды. И Париж частенько становился сценой, где происходили различные террористические акты.

25 мая 1926 года в Париже произошло убийство. Среди бела дня один мужчина подошел к другому и спросил его по-украински: «Вы господин Петлюра?» Тот ответил: «Да». Тогда спрашивающий достал пистолет и трижды выстрелил Петлюре в грудь. Стрелявший, а это был Самуил Шварцбард, не стал убегать с места преступления, закурил спокойно папиросу и стал ждать полицию. Когда появились полицейские, Шварцбард сдал им оружие и заявил: «Я убил убийцу!»

Симон Петлюра – бывший глава директории Украинской народной республики в период 1919–1920 годов – был повинен в еврейских погромах на Украине. Был суд, скрупулезно разбирали это дело, и парижские присяжные полностью оправдали Шварцбарда: невиновен!.. Впоследствии Самуил занимался материалами для еврейской энциклопедии и умер 12 лет спустя после Петлюры, в 1938 году. Одна из улиц Иерусалима освящена в честь Шварцбарда и носит название: улица Мстителя!..

Ну а Париж – это город, где много чего происходило захватывающе интересного и трагического.

6 мая 1932 года на книжной ярмарке русский эмигрант Павел Горгулов застрелил президента Франции Пьера Думера. На суде Горгулов назвал себя «одичавшим скифом». Это что? Реальное подтверждение Блока:

Да, скифы – мы! Да, азиаты – мы, —
С раскосыми и жадными очами!..

Этого одичавшего и ошалевшего скифа приговорили к смерти и отрубили ему голову, как во времена Великой французской революции.

* * *

На Ленина, жившего в Париже, никто не покушался: то ли Фанни Каплан еще не подросла, то ли власть Российской империи не видела в нем угрозы: скиф с университетским образованием, какой-то чудак-революционер, постоянно жаловавшийся своей супруге Крупской: «Ах, Наденька, как нам гадят эти “отзовисты” и “богостроители”!..»

А тем временем “Старик” (так звали Ильича молодые партийцы) устроил семинары большевиков в Лонжюмо, на некогда знаменитой почтовой станции на пути к Парижу. В прелестном Лонжюмо Владимир Ильич снимал дачу (денежки у него водились благодаря успешным бандитским эксцессам Красина, Камо и Кобы (Сталина), которые грабили банки и почтовый транспорт). На этих партийных курсах занималась и Инесса Арманд, красивая женщина, влюбленная в будущего вождя. В Лонжюмо читались лекции по международному положению, по аграрным вопросам и даже по литературе. А после занятий большевики-подпольщики выходили в поле и на просторе пели боевые революционные песни и, конечно, «Интернационал»:

Это есть наш последний
И решительный бой:
С Интернационалом
Воспрянет род людской.

И все поющие надеялись, что «гром великий грянет / над сворой псов и палачей». Себя они мнили исключительно освободителями.

Андрей Вознесенский в период пересмотра истории (Сталин – плохой, а Ленин – хороший) написал поэму «Лонжюмо» (1962–1963). И удивил всех, сказав, что Ленин по существу не был эмигрантом, ибо всем сердцем болел за Россию, а вот

настоящие эмигранты
пили в Питере под охранкой,
воровали казну галантно,
жрали устрицы и гранаты —
эмигранты…

Эх, Андрей Андреевич, ради понравившихся ему необычных рифм исказил историю. И вообще в своей поэме Андрей буквально бушевал:

Эмигрировали в клозеты
с инкрустированными розетками,
отгораживаясь газетами
от осенней страны раздетой,
в куртизанок с цветными гривами —
эмигрировали…

Белиберда какая-то!..

А тем временем праведник-эмигрант Ульянов-Ленин «резался в городки». Учил, поучал, заряжал идеями. И концовка поэмы:

«Скажите, Ленин, в нас идея не ветшает?»
И Ленин отвечает.
На все вопросы отвечает Ленин.

Ну конечно, мы сами, народ и интеллигенция, не можем найти ответа ни на один вопрос. И вообще: «Нам думать неча, коли думают вожди!» – это уже непререкаемый Маяковский.

А еще с Парижем связано имя Максима Литвинова (тот еще Максим Максимович по фамилиям Финкелынтейн, Валлах, Меер Моисеевич).