Отечество. Дым. Эмиграция. Книга 1. Русские поэты и писатели вне России

Я видел Рим, Париж и Лондон,
Везувий мне в глаза пылил,
Я вдоль по тундре Безземельной,
Везом оленями, скользил…

…Я видел варварские казни,

Я видел ужасы труда;
Я никого не ненавидел,
Но презирал – почти всегда.

Алексей Жемчужников, Сухово-Кобылин, Александр Иванов, Брюллов и еще сотни других известнейших лиц и десятки тысяч неизвестных нам, радуясь или, напротив, раздражаясь, катались по Европам с непременным заездом в Париж.

«О загранице мечтали и стар и млад. Ездили все, и даже люди с очень скромным достатком, и даже те, кто из патриотизма готовы были все чужеземное хаять…» – писал Александр Бенуа.

Литератор Георгий Чулков отмечал, что «русские часто бранят Париж. Но жить без Парижа русские не могут. И время от времени каждый совершает свое паломничество в этот пленительный город».

Но были и исключения. Не удалось побывать в Европе нашему солнцу – Александру Пушкину. Юрий Олеша всю жизнь понапрасну мечтал о том, чтобы его тень легла на камни Парижа. Михаил Булгаков заболел после того, как его не пустили во Францию. Стресс от невозможности воплотить желание…

А вот классик русской поэзии Николай Алексеевич Некрасов гулял по Парижу и даже кое-что сочинил:

Город есть такой: Париж,
Про него недаром сказано:
Как заедешь – угоришь…

Угоришь не угоришь, а можно, даже обвенчаться с избранной женщиной, Марией Боткиной, что и сделал в Париже Афанасий Фет в 1857 году в русской православной церкви. Ну а Тургенев наш замечательный десятки лет жил в Париже у чужого гнезда любимой им Полины Виардо. Замок Куртавель – самый счастливый период жизни Ивана Сергеевича, когда он писал Боткину, что каждый день становился для него подарком. Он обожал Куртавель и когда подъезжал к нему, то, по его признанию, «чувствовал острое замирание сердца и нежность». Парижский период был для Тургенева благотворным и в творческом плане, только он сердился, когда его спрашивали, на каком языке он пишет. Тургенев раздраженно отвечал: «По-русски, по-русски и только по-русски!»

В Париж примчался другой русский классик Федор Достоевский и 27 августа 1863 года буквально ворвался в номер гостиницы на рю Суфло, где остановилась Аполлинария Суслова. Именно в Париже произошло решительное объяснение с капризно-взбалмошной любимой женщиной Достоевского. Она отвергла Федора Михайловича, заявив, что без памяти влюблена в студента-испанца Сальвадора.

По не совсем ясным мотивам 31 июля 1911 года в парижской пролетке покончил жизнь самоубийством Виктор Гофман. Выстрел из пистолета оборвал жизнь 27-летнего поэта. В молодые годы Гофман писал:

Я боюсь умереть молодым,
На заре соблазнительных грёз,
Не упившись всем счастьем земным,
Не сорвавшим всех жизненных роз.

И в итоге не упился. Не сорвал. А больно укололся о шипы. Гофман хотел быть «наперсником грёз», но грёзы его обманули. И он обиделся:

Чуждо мне ушедшему, что было так любимо.
Проходите мимо. Я не знаю вас…

О любовные драмы! Париж как бы создан для них. Любовь-амор, страсти-мордасти. И вот уже молодоженка Анна Ахматова сбежала от Николая Гумилева в начале мая 1911 года в Париж и познакомилась с молодым художником-красавцем Амедео Модильяни. Она позировала. Он ее рисовал. А что дальше? Зачем гадать, когда есть ахматовские строки:

Оба мы в страну обманную
Забрели и горько каемся…

Страна обманная – разве это не любовь?..

* * *

Кому любовь, а кому история Парижа и искусство, представленное в нем, значило почти столько же, сколько сама жизнь. Таким истинным парижанином был поэт, художник, историк искусства Максимилиан Волошин. Андрей Белый считал его «насквозь пропарижаненным до… цилиндра». Марина Цветаева писала про Волошина:

«Оборот головы всегда на Францию. Он так и жил, головой, обернутой на Париж. Париж XIII века и нашего нынешнего, Париж улиц и Париж времени был им равно исхоженным. В каждом Париже он был дома, и нигде, кроме Парижа, в тот час своей жизни и той частью своего существа, дома, был… Париж прошлого, Париж нынешний, Париж писателей, Париж бродяг, Париж музеев, Париж рынков… Париж первой о нем письменности и Париж последней песенки Мистенгетт – весь Париж, со всей его, Парижа, вместимостью, был в него вмещен» (М. Цветаева. Живое о живом).