Отечество. Дым. Эмиграция. Книга 1. Русские поэты и писатели вне России

Амфитеатров – сын московского протоиерея о. Валентина, по прозванию «золотые уста» за свое красноречие, бывшего кумира московских аристократических барынь. От сына-журналиста из-за его пьянства и буйства о. Валентин отрекся. Так начиналась жизнь и карьера Александра Амфитеатрова, одним из псевдонимов которого был «Московский Фауст». Фауст махнул рукой на Москву и перебрался в Петербург.

Амфитеатров – это горы написанного, романы, путешествия и прочее. Обладал большим темпераментом и хлестким пером. «Человек огромный, шумный, – он вечно ругается или кого-то громит… За что – он и сам не знает… Все равно – ^£Сгром есть”… Способный прожить три жизни и десять состояний, без сомнения, никогда не обедавший в одиночку, вечером, несомненно, едущий в театр, если не занят статьею, «которая завтра поразит весь свет…» (Василий Розанов).

Прежде чем стать литератором, Амфитеатров два сезона пел в оперных труппах Тифлиса и Казани партии второго баритона (учился вокальному искусству в Италии). Но певцом не стал. Перо пересилило голос.

Из всей многогранной деятельности Амфитеатрова следует отметить сотрудничество в 90-х годах с газетой «Новое время», с издателем Сувориным. После разрыва с последним Амфитеатров выступал как журналист в организованной Сытиным газете «Россия», где скандально прославился фельетоном «Господа Обмановы», в котором высмеял русских царей (Романовы-Обмановы) и нелицеприятно изобразил двор. За критику Амфитеатров был сослан.

В 1904 году он эмигрировал из России и жил во Франции и Италии. Дружил с Горьким – эту пару остряки называли «Герценом и Огаревым русской эмиграции».

За рубежом Амфитеатров работал над циклом романов «Концы и начала: Хроника 1880–1910 годов» о русской общественной жизни на рубеже веков. Будучи весьма плодовитым, Амфитеатров затевает серию романов «Сумерки божков» и цикл исторических произведений о жизни Римской империи во времена правления Нерона. Романы увлекательные, с лихо закрученным сюжетом, хотя и не очень глубокие. Еще Амфитеатров сочинял всякие «демонические» рассказы. Привлекала писателя и женская тема. Романы «Виктория Павловна», «Дочь Виктории Павловны», «Марья Лусьева», «Марья Лусьева за границей» пользовались огромным успехом. Женщины млели… По отчету библиотечной выставки 1911 года, книги Амфитеатрова занимали второе место в России после сочинений Вербицкой.

Однако популярность книг Амфитеатрова не смогла затмить его недостатки. Василий Розанов критиковал писателя за тяготение к словесному общественному и политическому «буму». Ругал за торопливость – «бегом через жизнь, не давая ей углубленной трактовки». Не утруждал себя Амфитеатров и утонченной стилистикой, новых языковых звучаний, что было характерно для большинства литераторов Серебряного века. Язык Амфитеатрова – «живой, с русской улицы, с ярмарки, из трактира, из гостиных, из “подполья”, из канцелярий, из трущоб» (И. Шмелев).

В 1916 году Амфитеатров вернулся в Россию. Приветствовал Февральскую революцию и враждебно отнесся к Октябрьскому перевороту, ибо пошла не жизнь, а, как он определил, «лавина ужасов и мерзостей». Писателя трижды арестовывали и допрашивали в ЧК.

От «минувшего величия» дома Амфитеатрова, это он сам говорил Горькому о своем петербургском доме на набережной, с такой любовью и с таким вкусом обставленном в старой жизни, оставался один, всех восхищавший, но никому не нужный в новой жизни, с мебелью из лимонного дерева. И рояль сына Даниила. Продали все до последнего рубища. Сидели, спали на чужом, ели, пили из чужого.

А тем временем подоспели декреты Совдепии о выселениях, об уплотнениях и о лишении «бывших» права торговать своей собственностью, хотя бы и в целях пропитания. И встал вопрос: куда деваться вышвырнутым из дома его старым хозяевам? Работа совсем не кормила. Буржуазная пресса была разгромлена и уничтожена… Жизнь казалась Амфитеатрову «сплошным бредом», а иногда он сомневался, в здравом ли он уме или сбесился…

«Я, кажется, впервые в жизни не знаю, что мне дальше делать, – писал Амфитеатров Луначарскому. – Я не могу идти рука об руку с Советской властью, потому что 1) я не марксист, 2) не сочувствую ее методам, способам, темпу, многим ее представителям, апофеозу ее гражданской войны; ее террору и пр. Очень может быть, что я стар, что многое новое в России мне непонятно и отвычно, но есть поступки, слова и люди, которые для меня несовместимы с идеей свободной личности. Это не “саботаж”, а, просто честное признание своей непригодности для условий переустраиваемого мира…»