Отечество. Дым. Эмиграция. Книга 1. Русские поэты и писатели вне России

В 1923–1924 годы Амфитеатров вел переписку с писателем, революционером и террористом Борисом Савинковым: они обсуждали, что нужно сделать, чтобы освободить Россию от ига большевиков. В одном из писем Амфитеатров критикует Михаила Арцыбашева за то, что он «находится в том наивном периоде эмигрантской молодости, когда человек, покинувший мерзостную Совдепию, полагает, что за границей найдет “все высокое и прекрасное”, и очень бывает разочарован и обижен, когда натыкается на преизрядное свинство. Я, например, не без конфуза вспоминаю свои пражские речи два года тому назад с призывами эмиграции к объединению. Черт ли ее объединит, когда на нее, кажется, и Господь Бог рукой махнул! И именно поэтому не очень я люблю, когда принимаются костить Европу за равнодушие к поеданию нас большевистским зверьем…» (5 декабря 1923 года).

«…Уж не знаю, за что вы любите Кускову. Терпеть не могу баб политиканствующих и поучающих. Вавилоны да извилины. Должен сознаться, что не без некоторого нравственного удовлетворения наблюдаю, как высокочтимые фарисеи и книжники недавнего прошлого один за другим прихвостятся соглашательством с большевиками. Пешехонов-то недурен.

Что позолочено, сотрется – свиная кожа останется» (4 февраля 1924 года).

Тут следует сказать, кто такой Пешехонов – публицист и общественный деятель, министр продовольствия Временного правительства. После высылки из России выступил с брошюрой «Почему я эмигрировал» с призывом к признанию советской власти. «Я понимаю чувства эмигрантов, – писал он позже, – знаю, как им трудно признать советскую власть. Но это все-таки не резон, чтобы не признавать Россию».

В отличие от Пешехонова и «отщепенцев», Амфитеатров и Савинков категорически исключали возможность признать новую Россию.

Рубакин: энтузиаст и пропагандист чтения

Рубакин Николай Александрович (1862, Оранниенбаум -1946, Лозанна). Библиограф и книговед, беллетрист.

Из старообрядческой семьи. В юные годы подвергся «заражению нигилизмом», но вовремя одумался и главным делом своей жизни сделал «борьбу за человека, – против гнуснейшего вида неравенства, – образования». Одна из его первых книг – «Этюды о русской читающей публике» (1895).

Рубакин – не только автор, редактор, издатель, составитель программ по самообразованию, но и первоклассный книгочей. За свою жизнь, как он подсчитал, прочитал 250 тысяч книг, опубликовал свыше 350 статей…

Вопреки воле отца, Александра Иосифовича, Рубакин уехал учиться в Петербург после того, как блестяще провалил возложенное на него родителем руководство оберточной фабрикой, так как все деньги тратил на покупку книг и на организацию библиотек для рабочих. Страсть к книге убила в Рубакине коммерсанта, но превратила его в знатока книг и библиофила… Он относился к книгам как к живым существам. Подходил к книжным шкафам, гладил корешки любимых книг, всегда ссорился с близкими из-за выпачканной страницы, помятой обложки.

Рубакин окончил Петербургский университет с отличием, учась сразу на двух факультетах – историко-филологическом и юридическом. Участвовал в нелегальных студенческих организациях. Вступил в партию эсеров и написал ряд революционных статей и брошюр, основанных на данных статистики («Хватит ли на всех земли?», «Военная бюрократия в цифрах», «Много ли в России чиновников?» и др.). Однако разочаровался в эсерах, политике, революции и покинул Россию. С декабря 1907 года жил в Швейцарии, сначала в Кларене, потом в Лозанне, где и умер 23 ноября 1946 года, в возрасте 84 лет.

Основной библиографический труд Рубакина «Среди книг» для многих в России оказался неприемлемым. Пуришкевич назвал Рубакина «одним из самых опасных, самых дерзких посягателей на народную душу». Розанов считал Рубакина «социал-библиографом». Ленин, отдавая должное Рубакину («чрезвычайно ценное предприятие»), видел недостаток его труда в принципиальном отказе от полемики, которую Рубакин считал «одним из лучших способов затемнения истины».

Уже в советское время Рубакина активно критиковали за разработанные им основы библиопсихологии – «науки о социальном и психологическом воздействии книг». На Западе ее признали интересной и полезной, а у нас вредной, способной «к разоружению пролетариата» и к притуплению «классовой бдительности», одним словом, «рубакинщина». А Рубакин тем временем основал в Женеве секцию, а потом преобразовал ее в Международный институт библиопсихологии. Затем наша власть разобралась, что к чему, и назвала рубакинский институт «чуть ли не самым важным центром советской литературы за пределами СССР». В годы Второй мировой войны Рубакин снабжал книгами советских военнопленных, бежавших в Швейцарию из немецких лагерей.