Отель «Петровский»

Твари, порожденные тьмой, обступили Дмитрия со всех сторон, стояли совсем близко. Стылые, безмолвные, бездыханные, они пришли, чтобы забрать его с собой, утащить в свой ад. Дмитрий знал, что они вот-вот коснутся его, и молился о том, чтобы умереть прежде, чем ощутить ледяную тяжесть мертвых рук.

«Простите и прощайте!» – слова, обращенные к любимым, к тем, кто оставался жить, сверкнули в сознании яркой звездной вспышкой, а потом навалилась тяжесть, все тело сковал ледяной панцирь, не дававший двигаться и дышать.

«Самое умное в жизни – все-таки смерть, ибо только она исправляет все ошибки и все глупости жизни», – успел подумать Дмитрий, вспомнив слова Ключевского, трудами которого он в последнее время зачитывался.

А после все, что его окружало, погасло навеки.

Глава шестая

Хотя Николай Федорович и заявил жене безапелляционно, что ни разу не видел в доме ничего необычного и страшного, это была ложь.

Видел, еще как видел! И только болезненное упрямство, которое никак не получалось побороть, только неумение отступать, неоценимое в деловых вопросах, не давало ему внять просьбам Натальи и бежать из зачарованного дома, куда глаза глядят.

Возвращаться сюда вечерами было мучительно, но Николай Федорович не позволял себе отговариваться делами и ночевать в конторе, хотя там и были оборудованы комнаты для сна и отдыха. Лгать Наталье, что с домом все хорошо, он мог, но оставлять ее одну, позорно, трусливо бежать – нет уж, до такой низости никогда бы не дошел.

Измученный, перепуганный, всеми силами старающийся не выказать своего страха, приходил Петровский вечерами в свою спальню, словно погружаясь в свой личный ад.

Впрочем, справедливости ради, началось это не сразу. В первое время он не замечал ничего особенного – дом как дом.

Да, Наташа постоянно жаловалась на царивший в комнатах холод, но Николай Федорович просил ее потерпеть, находил разумные объяснения: недавно выстроенный дом, толстые стены, необходимость протопить помещения.

Со временем, не сразу, но стал он понимать, что эти объяснения не выдерживают никакой критики…

Впрочем, Петровский вызвал мастеров, которые проверили систему отопления. Они подошли к делу со всей ответственностью, со всем тщанием, однако не нашли никаких поломок, совершенно никаких.

– Простите мне столь вольное сравнение, – сказал на прощание инженер, – но при том усердии, с каким здесь топят, вы и ваша супруга должны задыхаться от жары.

«А мы не можем согреться», – подумал Николай Федорович, сбитый с толку и не понимающий причин происходящего.

Впрочем, вскоре низкая температура в комнатах стала казаться ему меньшей из неприятностей.

Однажды, было это после исчезновения немца (ох, и попортила ему крови та ситуация!) Николай Федорович ужинал в одиночестве в маленькой столовой, которая как раз была предназначена не для парадных обедов, а для таких вот скромных тихих трапез.

Час был поздний – дело шло к полуночи. Наташа, конечно, уже спала, да и почти все слуги уже разошлись по комнатам, Антона Николай Федорович отпустил – у того был жар.

Погруженный в мысли о недавнем разговоре с управляющим банком, Николай Федорович ел, почти не замечая вкуса, и не сразу обратил внимание на витавший в воздухе странный запах.

Протянув руку к бокалу с вином, Петровский замер и сморщил нос. Пахло премерзко: то ли гниющими овощами, то ли мокрой землей, то ли застоявшейся болотной водой.

«Несвежее подали, негодяи?» – удивился он. Прежде такого не случалось.

Николай Федорович осторожно принюхался к содержимому тарелки, хотя это было излишне: на вкус все было в порядке, он ведь почти доел.

– Антон! – раздраженно позвал Петровский, но вспомнил, что камердинера здесь нет. Отшвырнув салфетку, отодвинул стул и направился к выходу из комнаты.

В коридоре смрад был заметно сильнее. Николай Федорович потянул носом, будто охотничий пес, и пошел на запах. Подумалось, что надо бы кликнуть кого-то из слуг – горничная, которая накрыла на стол и должна была убрать за ним столовую, находилась поблизости, достаточно позвонить. Да и управляющего разбудить можно.

Однако, думая об этом, Петровский так никого и не позвал. Шел к источнику запаха, как гончая по следу, не страшась, но удивляясь. Возле двери, ведущей в подвал, воняло уже невыносимо. Николай Федорович достал платок и прижал к носу.

«Черт знает что! Безобразие», – подумал он и, только дойдя до двери, вспомнил, что у него нет ключа. Хотел уже развернуться и идти обратно, чтобы поднять на ноги всех слуг, заставить объясниться, но тут заметил, что дверь приоткрыта.

Час от часу не легче! Еще и запереть забыли!

Чувствуя, как гнев вскипает в нем багровой волной, Николай Федорович толкнул ее и вошел внутрь. Перед ним были ступени, уводившие вниз, в темноту. На полке справа, под рукой, должна быть керосиновая лампа и спички. Нашарив их, Петровский зажег свет, стараясь при этом не вдыхать слишком глубоко.