Она вбежала в помещения, в которых постояльцам делать было нечего и к которым они, собственно, не имели доступа, однако поняла, что в длинном коридоре никого нет.
Антонина бросилась вперед, заметила распахнутую дверь черного хода, выбежала во внутренний дворик и убедилась в том, что никакого Мефистофеля нет и здесь.
Однако ее внимание привлекла калитка, которая обычно запиралась на замок. Девушка удивилась: отчего она открыта? И вдруг заметила на кусте шиповника рядом с калиткой что-то тонкое и черное.
А присмотревшись, поняла, что это нити, вырванные, судя по всему, из того самого черного мефистофелевского плаща: значит, субъект, напугав Розальду до полусмерти, так торопился скрыться, что зацепился плащом за шиповник…
Оставив все, как есть, Антонина вернулась в холл, где, конечно же, наткнулась на Аглаю.
— Где тебя черти носят, Величай? — крикнула она, заметив старшую горничную.
— Я звонила в уголовный розыск, — быстро проговорила Антонина. — Господину Лялько, как только он появится у себя в кабинете, тотчас передадут о происшествии в «Петрополисе». И он тотчас отправится сюда. Дорогу он, увы, слишком хорошо знает…
Выпучившись на нее, Аглая побагровела и, ударив в пол тростью, прошипела:
— Что ты сделала, Величай?! Тебе кто позволил? Все, мое терпение лопнуло! Ты уволена!
— Разрешу себе заметить, что хозяин «Петрополиса» не вы и не ваш сын, а Евстрат Харитонович, — произнесла спокойно горничная, — и только ему надлежит брать на работу и давать расчет.
Подоспевший к ним Викентий, надвигаясь на Антонину, с угрозой произнес:
— А ну катись отсюда, сыщица! Все вынюхиваешь, с полицией якшаешься, втравливаешь нас во всякие истории…
— Антонина права, — раздался тихий голос, и девушка заметила молодого Прасагова. — Вы, тетушка Аглая, угомонитесь. И ты, Викентий, не веди себя так, словно «Петрополис» принадлежит тебе. Это
Аглая в бессильной злобе заскрежетала зубами, а Викентий погрозил из-за спины Прасагова Антонине волосатым кулаком.
— Я доволен твоей работой, однако ты должна объяснить, отчего вызвала Лялько, не испросив моего изволения, — произнес Прасагов, обращаясь к девушке.
Антонина, не отвлекаясь на мелочи, поведала ему о подметном письме, а также о появлении Мефистофеля.
— Только этого нам не хватало! — произнес горестно Прасагов и запустил в волосы руку, увенчанную большой старинной, доставшейся в наследство от покойного отца, печаткой. — То непонятные исчезновения наших гостей, то множащиеся тревожные слухи, то постоянные визиты полиции, то теперь подметное письмо и черт собственной персоной!
Однако, собравшись, он тихо сказал:
— Ты правильно сделала. Лялько — человек рассудительный, спокойный и надежный.
А потом, понизив голос, спросил:
— Это был настоящий…
Антонина, не вполне понимая, что имеет в виду молодой хозяин, ответила:
— Думается, нет. Настоящего ведь в природе не существует. Нет, это был определенно кто-то, вырядившийся, как оперный Мефистофель. Таким никого не испугаешь, разве что впечатлительных особ в темноте, а сейчас день. Мадам Розальда, конечно, впечатлительна, но не до такой степени.
Прасагов вздохнул, пригладил волосы и заявил:
— С Лялько поговоришь сначала ты, а потом приведешь его ко мне в кабинет. Аглаи с Викентием не опасайся, они, пока я являюсь хозяином «Петрополиса», тебе не причинят вреда…
Антонина не стала задавать вопроса, на который Прасагов, конечно, не ведал ответа:
Роман Романович Лялько прибыл не к парадному входу и не на автомобиле, а прикатил на велосипеде, как он это часто делал, к черному. Антонина, зная о его привычке, уже поджидала сыщика там, чтобы ввести его в курс дела.
Лялько, высокий господин со стриженной бобриком квадратной головой и смешными бакенбардами, соскакивая с велосипеда, произнес:
— Не ждали меня так быстро? Я был на задании, и вам повезло, что я вернулся к себе через десять минут после того, как вы позвонили. Ну, что у вас тут? Снова кто-то исчез?
— Мефистофель разбушевался, — сказала Антонина и указала на развевавшиеся на легком ветерке черные нити на кусте шиповника. А затем вкратце поведала Лялько обо всем, что произошло в «Петрополисе».
Роман Романович, внимательно выслушав ее и по привычке склонив набок квадратную голову, извлек из внутреннего кармана пиджака небольшую плоскую стеклянную пробирку и пинцет, при помощи которого снял нити с куста и поместил в пробирку.
— Я работаю над методом установления происхождения того или иного текстильного волокна, — заметил он, забирая улику. — Ведь даже подобная нить может сказать нам очень много о преступнике!