Отец Феона. Тайна псалтыри

Игумен Илларий давно мечтал преобразовать начальную, церковно-приходскую школу, открытую при монастыре сто лет назад ещё отцом Никандром, в школу второй ступени, где воспитанники могли после прохождения первоначального образования приступить к изучению «семи свободных художеств», под коими подразумевались: грамматика, диалектика, риторика, музыка, арифметика и геометрия. Хотел он научить недорослей возвышенному искусству виршеслогательства, дать знания о рифмах, целебрах и силлогизмах, а будет на то воля Божья, то и обучить искусству звездознания, называемого в Европе астрономией.

Церковное начальство высоких стремлений отца Иллария не поддерживало, заявляя, что об том пусть в Москве голова болит, а окраине лишние знания только во вред пойдут. Во многой мудрости много печали, – говорили они словами Соломона, – кто умножает познания, умножает и скорбь. Достаточно уже того, что в государстве нашем ещё со времён благословенного царя Ивана Васильевича, любой обшмыга голоштанный может грамоте обучиться.

Но не таков был отец Илларий, чтобы бегать от трудностей. Поморская кровь давала о себе знать.

– Стыдно, – говорил он, горестно потрясая кулаками перед церковным синклитом – стыдно мне смотреть, как держава наша год от года любомудрием скудеет. Есть ли кто на Руси по мощи разума своего и крепости духа сравнимый с митрополитом Московским Филипом ? Есть ли кто равный преподобным Иосифу Волоцкому и Нилу Сорскому ? Не вижу! Мудрецы ушли, а новых нету. И не будет, пока мы отроков, что сегодня псалтырь на память постигают, к высшим знаниям не приведём. Что нам мешает? Всё же есть. У нас любой монастырь – академия. Библиотеки древними книгами и старинными документами завалены. Кладезь земной мудрости, от которой просвещённые ромеи завистливую слюну глотали пылится в сундуках! В старые времена ездили к нам с запада паписты-лазутчики за знаниями тайными. В рот смотрели, сведения собирали о древних странах и народах. Старинные карты воровали. Видать собрали? Теперь, после смуты уже они к нам в учителя набиваются. Дожили. Яйца курицу учить стали…

Трудно сказать, убедил ли отец Илларий церковное начальство горькими словами, или те просто махнули на него рукой, не желая связываться с яростным спорщиком, имевшим покровительство при патриаршем дворе, однако разрешение на училище он получил. Разумеется, что, как только два года назад в обители появился отец Феона, обрадованный игумен без всякого испытания и, не дожидаясь разрешения, назначил ему послушанием преподавание тривиума , а чуть позже, сославшись на годы и слабое здоровье, передал ему и своё занятие квадривием . Возражение Феоны, говорившего, что он никогда не был «мастером грамоты» и не имел в этом деле никакой сноровки, настоятелем, хорошо изучившим прошлое нового послушника, было оставлено без внимания. Так помимо своей воли отец Феона стал учителем монастырской школы.

Ученик за спиной закончил бормотать пройдённый урок. Монах обернулся и осмотрел свою «дружину». Большая школьная комната была хорошо освещена. Девять детей от семи до пятнадцати лет: три девочки и шесть мальчиков смирно сидели на лавке за грубо по-деревенски сколоченным столом и смотрели на учителя во все глаза, заворожённо и предано. Рядом с ними, на резном стуле во главе стола восседал маленький, сухой и жёлтый как осенний лист инок, помогавший Феоне с науками. Учил он чтению, письму и закону Божьему, а большего от него и не требовалось. Чуть поодаль прислонившись к стене дремал на высоких козлах, сторож Некрас, превыше всего в школьном обучении ценивший церковное песнопение. Все остальные дисциплины мгновенно погружали его в глухую тоску и тревожный, угнетённый сон. Вот и сейчас, слушая школяров, открыв рот и запрокинув голову, он изредка похрапывал, слегка ударяясь затылком о крашенные доски стены.

– Спаси Христос! – сказал Феона, перекрестившись, – Вижу усердие ваше, дети мои. А теперь по обычаю дабы продолжить занятия, сотворим молитву Господу!

Все находившиеся в комнате, включая второго учителя и разом пробудившегося Некраса, вскочили на ноги, повернулись к иконостасу и хором на разные голоса затянули:

– Господи Исусе Христе Боже наш, содетелю всякой твари, вразуми мя и научи книжного писания и сим увем хотения Твоя, яко да славлю Тя во веки веков, аминь!

Трижды сотворив крестное знаменье на потемневшую от времени икону Спаса Пантократора , ученики, выстроившись в затылок, гуськом пошли к старосте школьной дружины, жилистому и поджарому с руками как заступы послушнику, который со словами: «Господи благослови» выдавал каждому книги, по которым предстояло сегодня учиться. Поблагодарив старосту, дети шли на заранее определённые местам за длинным ученическим столом и степенно рассаживались, готовясь к уроку. Ритуал этот был привычен и соблюдался неукоснительно изо дня в день на протяжении многих лет и вряд ли обещал поменяться в обозримом будущем. Шуметь, толкаться и производить другие «неустройства» школьникам запрещалось категорически.