Отец Феона. Тайна псалтыри

– Ладно – махнул рукой Петька и бросил опасливый взгляд на нишу в стене. Свет из открытого проёма рассеял кромешный мрак подземелья. Во мгле почти слитый с окружающим местом череп уже не казался таким зловещим, каким казался ещё совсем недавно. Скорее он разжигал любопытство. Беспокойный Петькин разум уже искал ответа на вопрос, кем мог быть этот несчастный, что умер здесь столь ужасной смертью, не оставив после себя ничего кроме груды полуистлевших костей? Что совершил, в чём провинился? Какую тайну унёс с собой?

Присмиревший от мыслей о бренности бытия, юный князь, в ожидании вызволения из нечаянного плена, встал на колени и руками пошарил вокруг в поисках упавшего с осыпи шпанхана. Он нащупал что-то гладкое и прохладное, но уже в следующий момент находка с угрожающим шипением выскользнула из руки, в то же мгновение с ближайшей колонны с глухим стуком на плечо упало плотное и гибкое как плеть тело. Задев правую щёку оно шурша соскользнуло на землю. Охваченный безудержным ужасом Петька подскочил на месте и истошно заголосил, задрав голову к проёму в потолке.

– Данилаааа, вытащи меня скорей!

В проёме опять появилась голова пристава.

– Ну чего опять? – спросил он недовольно, – Усопший куролесит?

– Тут змеи! Много змей! – дрожащим голосом прошептал мальчишка, не смея даже пошевелиться.

Загрязский крикнул что-то своим работникам и через мгновение просунул в дыру горящий факел.

– А ну Петя, посторонись! – крикнул он парню и бросил факел вниз. Следом бросил и второй чуть в сторону от первого.

Свет впервые за сто лет осветил мрачное подземелье, представлявшее собой большой зал с низким сводчатым потолком, подпёртым кряжистыми колоннами двух саженей в обхват. Из зала во все стороны вели многочисленные коридоры, некоторые из которых были открыты, другие закрыты толстыми давно сгнившими и покосившимися дверями. А некоторые были просто наглухо заложены кирпичом и природным камнем. Но главное, что увидел Петька в подземелье, были не мрачные стены из красно-серого кирпича, не грязные заваленные мусором полы, не колонны, поросшие толстым мхом, а обитатели этого угрюмого места. Змеи. Сотни гадюк устилали собой пол, выбоины стен и трещины сводов. Они собирались в огромные подвижные клубки в нишах и расселинах, свисали с гнилых поперечин покосившихся дверей, ползали по капителям колонн. Копошились у подножья осыпи на которой стоял он едва живой от страха. Добрый десяток ползучих гадов сновал и среди останков человека в нише.

– Мать честная! – воскликнул Данила – Господи, помоги! Видать у змей здесь зимовье было, а обвал их потревожил. Скверное дело.

– А мне что делать, Данила? – ныл Петька, утирая текущие слёзы грязным рукавом порванного в клочья охабня, – Я боюсь!

– Стой смирно, дружочек, ежели жизнь дорога. Даже не шевелись. Они сейчас злые. Мы тебя вытащим, главное не сходи с места.

Загрязский исчез. Слышно было как он орал на мастеровых заставляя их пошевеливаться, а те отвечали нестройными голосами. На пол сыпалась штукатурка и кирпичи. У проёма как живой скрипел и шевелился потолок, но пока не поддавался усилиям рабочих. Факелы погасли. Петька стоял в темноте как истукан врытый в землю. Зубы его выбивали барабанную дробь. Судорожно сжатые кулаки онемели. Он читал «Отче наш» и Символ веры . Ему казалось, что змеи ползут по ногам, лезут на плечи и лижут щёки своими раздвоенными язычками. Наконец, когда казалось сил уже не осталось вовсе, раздался страшный скрежет и треск. Огромная плита, развернувшись боком рухнула вниз с высоты трёх саженей, осыпав мальчишку градом мелкой щебёнки и битого кирпича. В подземелье проник яркий дневной свет, от которого Петька довольно долго находившийся в темноте невольно зажмурился. Не успела улечься пыль от рухнувшей плиты как вниз полетели горящие факела и кульки тлеющей материи, а следом полезли мужики, вооружённые палками, косами и деревянными киянками. Они убивали зазевавшихся змей. Впрочем, большинство их успело расползтись по укромным местам сразу, как только рухнула крыша.

Данила Загрязский, давя гадюк каблуками сапог, первым спустился в подземелье и, довольно улыбаясь шёл к Петьке, раскрыв ему свои объятья. Петька облегчённо выдохнул, утёр сопливый нос рукавом и по-детски всхлипывая, уткнулся в могучую грудь пристава.

– Ну, дружочек, и натворил ты дел! – произнёс Данила гладя своей огромной ручищей по голове мальчика, – Думаю, так, что быть тебе сегодня драным! Иди, отец на верху ждёт. Повинись перед ним.