Отец и сын

В Интернете про о. Анатолия/Мамонова я нашел одинаковые по смыслу замечания двух совершенно разных людей – некоего протоиерея и одного, как он сам себя назвал, атеиста: «Он опасен». Чем же Мамонов опасен? А тем, что он, юродствуя в фильме, и в реальной жизни ведёт себя как юродивый – высказывается прямо и нелицеприятно, особенно для начальствующих. Его выступление на церемонии вручения «Золотого орла» ревнители чистоты телевидения вырезали. А что он там сказал? Только лишь правду о нашей жизни: о том, что китайцы нас завоёвывают и что нашим женщинам надо рожать больше русских детей; да усомнился – что, мол, может один президент сделать – он же маленький, он же разведчик. И это, действительно, так. Разве разведчики, по своей профессии, ориентированы на созидание? Они могут или ножом незаметно пырнуть, или мост взорвать, или колодец отравить, что-нибудь разрушить или внедриться во вражеское окружение в качестве штандартенфюрера СС. У старца Анатолия ничего узнать в реальной жизни, увы, мы не можем. Но чтобы пояснить свои мысли, которые вполне перекликаются со словами Петра Мамонова – исполнителя главной роли в фильме «Остров» – я хочу привести строки из его интервью (http://www.rusk.ru/ st.php?idar=19975): «Мне не нужна православная обложка, православная, скажем так, “фишка”. Как и куда поехал Владыка, как детишки с благостными лицами получили по вафельке от богатого дяди и как это все поп святой водой окропил. У меня, Пети Мамонова, насущные вопросы: как мне сегодня жить, как справиться со своим греховным, насквозь пропитанным пороком существом. Это мне важно!» – В наши дни это звучит самоволием, чуть ли не призывом к бунту: сегодня его не интересует епархиальное начальство, а что будет завтра? Вот тут и начинает прорисовываться исходящая от него «опасность» – человек-то он не управляемый, не наш, не нашего круга. Чем он неприятен (или опасен) некоторым господам? Уже одним своим фактом экранного существования, своей жизненной позицией-проповедью, своим обличением греха, который уже почти окончательно пожрал нас. Он опасно царапает (глубоко берёт) нашу совесть, не даёт жить спокойно. Цитата из выступления Петра Мамонова: «Самое страшное – спокойная совесть, это – сон. “У меня все в порядке”. Не бывает! Первый признак, что ты на правильном пути – когда видишь грехи свои. Значит, ты идешь к свету, а свет, как известно, темную комнату озаряет все больше и больше, и то, что не было видно в прежнем полумраке, выходит наружу. Стыдно некоторые вещи делать после такого кино. Совесть жжет».

Наши неистовые критики нигде явно не упоминают о силе молитвы о. Анатолия – взять хотя бы эпизод, когда он падает лицом на заснеженную землю и молится, а снег вокруг него тает. Но подспудно мы понимаем, эта сила им не нравится. Логика яростных гонителей о. Анатолия довольно проста: «Такого не может быть, потому что такого не может быть никогда». То есть, мы – есть мерило всему. Раз мы, критики, так молиться не умеем, значит, это всё бесовское и никто так молиться не должен. И их задача в этом убедить всех читателей, раз нельзя пока приказать отменить горение ко Христу.

Ну а если всё-таки старец Анатолий истово молится и так же искренне живет? Что с ним делать? Лучше всего разобраться с ним по схеме Каин – Авель. Или поступить так, как решили некие глубоко верующие и специально обученные церковные люди: «Лучше одному человеку умереть, чем всему народу погибнуть». Распять на кресте, то есть.

Не смея это сделать явно, не имея полномочий (особенно в виду того, что патриарх похвалил и наградил создателей фильма, и герой-то фильма виртуальный – как его приколотить ко древу?), наши критики начинают обсуждать, а, по сути, придираться к самым третьестепенным деталям фильма, пытаясь его принизить, пытаясь уйти от главной темы – темы глубокого покаяния согрешившего человека.

Например, обсуждают кочегарку. Что она отапливает и почему.

Далась, ребята, вам эта кочегарка…