Отец и сын, или Мир без границ

О цветочной распродаже я упомянул выше не всуе. Каждый ребенок получил нечто вроде обязательства и кипу бумажек, которые надлежало распространить среди знакомых и незнакомых, а впоследствии развезти цветы по адресам. Женя включился в кампанию со свойственным ему жаром. Одна только хозяйка сиамского кота (тетка Чарлея) купила целую оранжерею, и вот тут-то он вышел на первое место. А за первое место полагался приз. Но вдруг выяснилось, что приз разыграли по жребию и он достался какой-то девочке. Как ни странно, Женя воспринял эту подлость совершенно спокойно, а я решил, что правило изменили специально, чтобы не наградить малопопулярного ребенка, и стал презирать школу еще больше.

Хотя Жениным историям нельзя было верить, тут он, скорее всего, картину не исказил: был бы приз, он бы принес его домой. А вообще-то, его фантазии могли принести всем нам большие неприятности. Одна чуть не кончилась катастрофой. В школьном штате появилась новая учительница младших классов, некая С. Р. Она окончила местный колледж по специальности психология и лингвистика, а кроме того, она занималась игрой на волынке, стенными росписями и плохо понятной мне наукой, именуемой организацией общежития. Еще она увлекалась альпинизмом и велосипедным спортом, а читала только исторические романы. Что же касалось «Монтессори», то у нее был солидный опыт. За теорему Пифагора можно было не беспокоиться. При встрече выяснилось, что речь идет о молодой женщине с лицом постным, как у вымоченной селедки, и ярко выраженным провинциальным акцентом. В связи с этой учительницей Женя стал приносить тревожные вести: она его всячески преследовала. Особенно злило меня то, что за невинные проказы (вроде смеха и перешептывания с соседом) она выгоняла его из класса. Другая мера наказания – вызов к директору. Здесь меня тоже возмущало несоответствие проступков каре: бросил снежок, где-то насорил.

– Что говорит тебе директор, когда тебя за снежок посылают к нему в кабинет?

– Говорит, чтобы я больше не бросал.

– И всё?

– И всё!

Наконец я не выдержал и написал одно из своих сокрушительно-изящных писем его главной учительнице. Я не собирался посвящать Женю в свои эпистолярные планы, но меня беспокоило, что письмо вызовет нежелательную реакцию или даже отпор, беседу с Женей и беседу с нами, и поэтому однажды я спросил его: «Ты хочешь, чтобы я написал миссис ***?» Он был ни за, ни против, но тут оказалось, что у него бывают столкновения еще с одной учительницей, и я не выдержал.

Пока Женя с Никой были на музыке, я написал письмо, показал ему заклеенный конверт с маркой, обнародовал содержание написанного и положил конверт на батарею. Мы всегда так делали с письмами, предназначенными к отправлению назавтра. «Ты и в самом деле поверил моим рассказам?» – спросил вдруг Женя. И слово за слово выяснилось, что все, решительно все о гонениях, вызовах к директору, снежках и мусоре – выдумка. Не раз и не два пытался Женя обмануть меня. Изредка по каким-то несущественным вопросам я попадался на его удочку, но столь блистательный розыгрыш удался ему впервые.

Долго бушевал я и неистовствовал в тот вечер, размахивая кулаками после несостоявшейся драки. Взбесила меня не только ложь (к ней было не привыкать), но ее сугубо меркантильная подкладка. Женя знал, что мы недовольны школой и колеблемся – попробовать «Аркадию» в том году или дождаться следующего, причем склонялись к первому варианту, и, чтобы подтолкнуть нас, сочинил свою байку. Мы ведь всегда были готовы поверить, что нашего ребенка обижают (основания для этого имелись). Что было бы, если бы я отправил письмо в тот же вечер до их возвращения домой? Позор позором, но не исключено, что нас бы заставили забрать Женю из школы, и можно себе представить, какую характеристику ему бы дали!

Мой гнев ничему не научил Женю. Через некоторое время он поведал нам такой эпизод: крайне нелюбимая (якобы всеми, но поди знай!) учительница пения сказала еврейской девочке о ханукальных песнях: «Это глупые песни». К счастью, рядом оказались Женя (свидетель) и главная учительница (карающая десница), которая объявила, что исключает ее из школы на один день (!); благодаря этой мере у них назавтра не было пения. Эта повесть была доложена нам за обедом.

Я не поверил ни единому слову. Только совершенная идиотка охаяла бы что угодно, касающееся религиозного праздника, да и исключают на один день в случае тяжкого преступления ребенка, а не учителя. Все эти доводы я немедленно изложил Жене. Он стал горячо оспаривать их, но больше из принципа или из окаянства.

Другие его новеллы были столь же изобретательны, но не выходили за пределы «устного народного творчества». В школьном автобусе (по словам их главной учительницы) он завораживал детей немыслимыми историями; но те, хоть и простодушны, как правило, были лишены воображения и, поддавшись поначалу обаянию сюжета, скоро выводили Женю на чистую воду.