Отец и сын, или Мир без границ

– Алё, это ***. Да, из школы. Добрый день. Я пытаюсь выяснить, не могли бы вы взять Снифферса. Да, белую морскую свинку. Неужели вы не знаете? Дело в том, что на время его забираю я, но в августе меня не будет в городе. Хорошо. Извините за беспокойство. (Перевод с английского.)

Главной фразой была та, которую я выделил курсивом. Какое торжество в голосе! Какая возвышенность чувств! Между прочим, удивление: «Неужели вы не знаете?» – не было наигранным. Женя был уверен, что Снифферс занимал центральное место в жизни всей школы. И я так думал, тем более что, по его словам, еще в эпоху предшественника Снифферса он каждые десять минут говорил своему лучшему приятелю: «Пойдем, посмотрим, что слышно у Кадлса». В те поры пришли мы с Никой на беседу с учительницей, и свинку я увидел. Мимо проходил директор. Мы поздоровались, и я сказал: «Так это вот знаменитый Кадлс!» Он посмотрел на меня, как на сумасшедшего; наиболее вероятно, что он и не подозревал о существовании столь важного члена коллектива во вверенной ему школе.

И вот Ника привезла эту поганую свинку, и мы водрузили ее в подвал. Вскоре подвал провонял так, что даже дверь туда нельзя было открыть. По неопытности мы не сразу осознали, что пахнет подстилка, а потом уже стали менять ее регулярно. Как ни странно, Женя почти не занимался Снифферсом. Он лишь изредка заходил к нему и часто даже забывал проверить, есть ли у него корм и вода (и то, и другое уходило очень быстро). Как я и предположил, свинка, объект поклонения и тискания, и реальный зверек в Женином сознании были не вполне слиты. Да и что в нем, реальном, могло заинтересовать кого бы то ни было? Грязное, пугливое существо, никак не реагировавшее на смену обстановки и не привыкавшее к хозяину. Перед отъездом мы увезли клетку к той девочке, и тогда идеальный Снифферс снова расцвел пышным цветом.

5. Спорт

Удар, еще удар! Много пламенных страстей

Любое увлечение Жени превращалось в навязчивую идею: хоть морская свинка, хоть бейсбол с хоккеем. Не успев открыть глаза, босой (фраза: «Надень тапки» – звучала целый день), он бежал вниз за газетой. В ней его интересовал только бейсбол. Местная команда проигрывала – печально, но интересно; выигрывала – тоже интересно. Еще со времен коллекционирования карточек он знал всех игроков по именам и держал в голове все расписание игр. Он стал лучше кидать мяч, хотя редко попадал по мячу битой.

Однажды наш старый знакомый, опять тот же самый, которого Ника раньше учила русскому и который когда-то взял Женю на хоккейный матч, по какому поводу пришлось покупать пиджак и сооружать коротенький галстук, позвонил снова. Он собирался в СССР с молодежной хоккейной командой и пригласил Женю на матч. Как сказано, его клуб был столь чопорным, что даже детей не пускали без соответствующей экипировки. Галстуков у нас имелось множество, но пиджака на Женю не было, а времени оставался один день. Ника отправилась по дешевым магазинам и купила прекрасный пиджак с медными пуговицами. Одетый, как маленький лорд, Женя выглядел ослепительно.

Жениной мечтой было иметь хоккейные ворота-сетку (он и получил ее от нас на день рождения), а за неимением таковой приставлял к книжному шкафу каминную решетку и каждую свободную минуту ложился на ковер и загонял в нее теннисный мяч, комментируя событие с визгливой интонацией диктора: резкое портаменто и вопль «Гол!» – на самой высокой ноте. Дорвавшись у бабушки с дедушкой до телевизора, он впивался глазами в экран и превращался в искусственно взнузданного истеричного болельщика.

Спорт занял в его жизни место, которое первые семь-восемь лет занимала еда. Он и десятилетним был не дурак поесть, но, избаловавшись, стал слишком привередливым, чтобы хватать все подряд. Игры же поглощали его целиком. В школе он был вратарем и уничтожал по паре брюк в игру за матч. Необычайно скрытный в том, что касалось учения, он рассказывал с утомительными подробностями ход матчей с другими школами: кто забил, куда и при каких обстоятельствах.

Ему подарили «Энциклопедию бейсбола», книгу типа железнодорожного справочника (одни таблицы). Женя читал ее, как не читал ни один роман, но вот чудо! Когда я убрал ее с глаз, то он не заметил и ни разу не вспомнил о ней. Едва ли только инстинкт самосохранения и жажда стать как все гнали его в спорт. Скорее, это была иррациональная страсть, как и все предыдущие: машины, пластинки, цвет самолетных сидений, бейсбольные карточки. В его увлечениях не было ничего, что бы хоть как-то относилось к познанию мира; география и грамматика длились недолго. Я думал (и до сих пор так думаю), что его тяга к спорту не была противодействием домашней культуре. Книги он любил, а бейсбольные восторги проявились бы и без насильственно внедряемой музыки. Хотя полностью отрицать влияние среды и массовой культуры не приходится.

6. Культура и жизнь