Отец и сын, или Мир без границ

Позже попалось нам в диктовке описание цапли, стоявшей на одной ноге в позиции задумчивой созерцательности, и эта задумчивая созерцательность стала любимым выражением нас обоих. Но ведь и такими оборотами люди не пользуются в устной речи. Некоторые же его ассоциации были поразительно дальними. Услышав: «Терпи, казак, атаманом будешь», – Женя прервал меня: «Какое совпадение! Разве ты не слышишь? Терпи, братец Иванушка, не пей: козленочком будешь!» Правда, Аленушкино предостережение он слышал от меня довольно часто. Был у него знакомый мальчик по имени Эд. Рос он, как сорная трава, и с годами не умнел, а я часто говорил: «Не ленись, Женя, Эдичкой вырастешь».

– Папа, представь себе, что во время бейсбольного матча летит мяч и один из игроков поймал его шлемом. Как все это выразить одной фразой?

– Понятия не имею.

– Дело в шляпе!

К сожалению, нет смысла приводить здесь его двуязычные каламбуры: русско-английские и русско-французские. Их надо переводить и растолковывать, а ничего нет на свете скучнее объясненной шутки.

Были случаи, из которых следовало, что не совсем Эдичка у нас растет. Как-то летом Женя (в его одиннадцать лет) повредил себе палец на правой руке (стукнул мячом) и почти не мог заниматься музыкой. Я сказал, что придется подобрать какую-нибудь вещь, где вся тема в левой. «Этюд или прелюдию Скрябина для левой руки?» – поинтересовался он – значит, запомнил мой рассказ о том, как, разучивая «Исламей» Балакирева, Скрябин переиграл правую руку (отчего и появились его сочинения для левой руки). Я заверил Женю, что нет, Скрябин для него еще труден, а заодно вспомнил, что Равель написал фортепианный концерт для левой руки, чтобы дать выступить пианисту, потерявшему руку на войне. У нас все шло в дело. Оставалось мало, но не все проваливалось в черную дыру. Через много лет, вспоминая в разговорах его детство, я часто удивлялся тому, что он не забыл некоторых даже несущественных мелочей: какую-то реплику, какой-то эпизод.

Иногда Женя замечал механизм развития сюжета. В конце «Оливера Твиста» он спросил: «Почему, когда Оливер ранен, действие вдруг переходит на мистера Бамбла?» (К этому времени давний тиран Оливера из работного дома уже не играет почти никакой роли в романе и его, как положено диккенсовскому злодею, ждет скорое наказание.) Я объяснил, что Диккенс сознательно обрывает повествование на самом интересном месте, чтобы хотелось читать дальше, но оценил серьезность вопроса.

Время от времени возобновлялся разговор с лейтмотивом: «Зачем мне русский?» Но эта дискуссия ничуть не занимала меня, и отвечал я всегда одно и то же. Говорил Женя по-русски в те поры очень хорошо, хотя и не всегда надежно, и бывало, что придумывал удачные глаголы.

– Ты же уже обедал!

– Я могу переобедать.

Распался союз мужа и жены, которых мы знали давно и любили. Женя был более или менее в курсе дела и горевал, так как очень привязался к женщине, которая теперь уходила к другому. (Правда, запомнился первый его вопрос: «А что будет с кошками?» Таковых имелось две, и их дальнейшая судьба мне неизвестна.) Все же не только ради кошек он надеялся, что брак сохранится. Как и у многих детей (наверно, у всех), развод с его необратимостью не умещался у него в голове. Узнав, что наши друзья идут к пастору, который венчал их, Женя спросил: «И он их развенчает?» Переобедать осталось в нашем семейном лексиконе; развенчать (в смысле «развести») – естественно, нет, хотя именно таково исходное значение этого глагола. Мне еще очень понравилось: «Он ругается, как громовой извозчик». Жаль, что пришлось исправлять. Англицизмы уходили неохотно. Женя рос, но я должен был оставаться вечно молодым. Средство от старения у него было: мне надо краситься. Десятки раз он говорил мне:

– У тебя серые волосы.

– Не серые, а седые.

– Нет, именно серые.

– Ну, значит, седеющие.

Одно утешение: отец его лучшего школьного приятеля, второго поклонника морской свинки, был на десять лет старше меня. Я все повторял, что лучше быть седым, чем лысым. На Женю мой аргумент не действовал.

Прошло много лет. Из «серого» я стал белым, но не облысел, так что все кончилось лучше, чем могло. Таков же лейтмотив и всей этой книги.