Отец и сын, или Мир без границ

Обида, особенно часто связанная с инстинктом хозяина, обладателя, – предсказуемая реакция на несправедливость: отняли игрушку или еду – ребенок плачет или бросается в драку. Поучительнее наблюдать, как просыпается в малыше чувство собственного достоинства или, может быть, ущемленного самолюбия. Оно растет с возрастом, но его первые проявления видны на редкость рано. Однажды я ехал в пригородном поезде. Напротив меня девочка лет девяти и мальчик лет пяти-шести ели покупные пирожки с мясом. В какой-то момент у девочки оказался почти целый пирожок, а у мальчика – ничего. Бабушка сказала девочке: «Дай ему кусочек». Но девочка была умной и ответила: «Это моя порция. Я ем медленно, а он – быстро». Мальчик ударился в слезы, и сестра тут же пожалела его и стала совать кусочек. Но мальчик уткнулся в окно, плакал и отталкивал девочку. Она положила полпирожка рядом с ним, и он потом взял его.

Нечто сходное я заметил в Жене на исходе его второго года. Он играл какой-то бутылочкой – и трах ею о зеркало. Я в ужасе отобрал «игрушку». Начался рев. Я уже и сам был не рад, что отнял злополучную бутылку (чем бы дитя ни тешилось), и вернул ее: «На, на!» Но он ее не взял и точно так же отталкивал мою руку, как тот мальчуган в поезде. Я оставил бутылку поблизости, и, когда можно было спасти свою честь, то есть взять желанный предмет по доброй воле, не будучи никем к этому подстрекаемым, он его взял.

Впрочем, на таких вершинах морального совершенства мы оказывались нечасто. Типичнее была уже упомянутая дилемма буриданова осла. Незадолго до двухлетнего рубежа Женя мог сделать выбор (подчас вздорный): хочу слушать ту книгу, а не эту, хочу начать обед со второго блюда, а не с первого. Но бывало, что не хотелось жертвовать ничем. Например, я показывал ему две книги: «Кота в сапогах» (весьма ценимого Кота Котовича, которого я с листа переводил на английский) и натуральную английскую, присланную из самой Англии историю о красном паровозике (паровоз по-английски engine, энджин). Что будем читать? «Эдзя» (то есть engine). Но стоило мне дотронуться до переплета, раздавался крик: «Пысь!» (то есть Puss, «Кот в сапогах»), и так много раз. Начать чтение не удавалось: буриданов осел подыхал голодной смертью.

Женя был в состоянии сказать, что ему хочется, но не сделать выбор между двумя в равной мере соблазнительными возможностями. «Кто ты хочешь, чтобы укладывал тебя спать: мама или папа?» – «Папа». – «Хорошо». Ника собирается уходить. «Мама». Я поднимаюсь с дивана. «Папа». И так до бесконечности, и при любом варианте слезы. Поняв суть дела, мы навсегда отказались от альтернативных вопросов. Я уверен, что в педагогической литературе давно напечатано жирным шрифтом: «В общении с малышом избегайте слова „или“», – но тогда я полезной литературой пренебрег (не до того было), а теперь изучать ее незачем, да и пишу я воспоминания, а не диссертацию и вполне могу обойтись без обзора источников. Я и так понимаю, что в бесконечной цепочке отцов и детей не был первым.

Вокруг Жени крутились семь нянек, вернее, пять. Моя мама на первом году его жизни почти не имела с ним дела. Зато через дорогу от ее дома был овощной магазин с прославленным на весь город заведующим: ему доставляли продукты, отсутствовавшие в других местах. Раз или два раза в неделю я привозил из тех краев неподъемные сетки закупленной мамой снеди. (Жили, разумеется, «общим котлом».) Позже она стала регулярно гулять с Женей и укладывала днем. При таком обилии взрослых Женя, капризничая, мог больше любить то одного, то другого из нас. Кое-что зависело от наших болезней и служебных дел. Иногда по неделе и больше отсутствовал я. Как-то целых три недели не было дома Ники. В другие периоды, будучи рядом, она не вылезала с работы и почти не занималась им. Изредка в командировке оказывалась Никина мама. Только дедушка был в наличии постоянно, что не спасало и его от эпизодического остракизма. Наши отлучки, особенно длительные, влияли на Женино отношение к членам семьи, но не определяли его. Таинственными и неразгаданными остались ничем внешне не вызванные переливы его любви.

Как я говорил, во главе клана с первых дней возвышалась Ника, но вдруг (Жене было около полутора лет) он охладел к ней. Когда она приходила, он не бежал к ней навстречу, как, например, к дедушке, а на непременный вопрос бабушки: «Как ты любишь маму?» – не всегда прижимался к ней головой. Ника пришла в крайнее смятение. Забеспокоилась и теща: «Странно, что он все время говорит па-па-па, а не ма-ма-ма». Но и на этот раз волновалась она напрасно: те слоги ничего не означали. Женя хорошо запомнил, что гуси говорят га-га-га. Услышав в разговоре фамилию Гусев, он тут же откликнулся: «Га-га-га». Но гусей он тогда еще не видел, а кошек и собак видел в изобилии. И как они говорят? Оказывается, тоже га-га-га (с очень редкой вариацией о кошке: ня-а-а).