Отец лучшей подруги

— Нет! И это не то, что ты там уже придумал!

— Ваще не то! — горячо соглашается Лея. — Подумаешь, переспали! Ну с кем не бывает, верно? Мы все взрослые люди!

Ростов не настолько пьян, чтобы надеяться, что он этих слов назавтра не вспомнит. В сердцах бью себя по лбу, считаю до пяти и максимально спокойным голосом произношу:

— Что ж, мы, наверное, пойдем. Я тебя завтра наберу?

— Да-да, ты уж найди время, Платон, — в тон мне отвечает Ростов. — До свидания, Лея! Рад был познакомиться. Очень рад.

— И вам удачи с Лолитой, — продолжает жечь напалмом Лея. — До свидания.

В машине роняю голову, лбом касаясь руля, и некоторое время просто собираюсь с духом. Меня, как лодку в шторм, швыряет от одной эмоции к другой, и поразительно, что все их во мне вызывает одна-единственная девчонка, существование которой раньше я, можно сказать, и не замечал.

Потом молча достаю трусики и протягиваю их Лее обратно.

Лея вскидывает чёртову бровь и окидывает меня уничижительным взглядом с головы до ног.

Сижу и почему-то не могу сдвинуться с места. 

На часах два ночи, мне завтра вставать в семь, потом весь день работать, а я сижу и угораю с этой пьяной девчонки.

Желтый свет фонарей падает ей на лицо, янтарем рассыпается по волосам.

Красивая ведьма, как сказал бы Ростов. А как танцевала? Я заметил. Все, что надо, успел заметить. И высокую грудь, и тонкую талию. И широкие бедра. А что не рассмотрел, то потрогал, пока лапал ее на капоте.

Если бы не видел ее голой, смотреть на ее фигуру было бы в разы легче. Но я видел.

Ростов ведь тоже не слепой, другую на танцполе не выбрал. Именно к Лее свои яйца подкатил…

Но все-таки хорошо, что это не про мою Лею сплетни уже по всему Петербургу идут. Как гора с плеч.

— Надо же… — качаю головой, заводя мотор. — Восемнадцать! Сломает девчонке жизнь старый хрыч и глазом не моргнет.

— Почему сразу сломает? Может, он всю жизнь именно ее и ждал!

Сколько же в ее голове романтической чуши!… Ждал он именно ее, ага, восемнадцатилетнюю Лолиту. А чтобы не так скучно было, успел за это время жениться. Трижды.

— Каждую свою жену Ростов любит искренне и самозабвенно. Жаль только недолго. Такой уж он человек.

— А вы в любовь, значит, не верите?

— Кто вы-то? — сразу закипаю. — Нас тут что, много? Или напилась так, что двоится в глазах уже?

— Ну хватит, Платон. Достало уже. Привычка у меня выкать!

— Вот и завязывай с этой привычкой. Я тебя голой видел, а ты передо мной на коленях стояла, Лея!

— Я помню, кто меня глубокому минету три дня назад учил.

— Ну вот и не выкай больше, — отзываюсь хрипло.

— Ладно, — тяжело вздыхает. — Хотя за выходку в туалете я вас… Тебя… Короче, все еще убить готова… Так что там с любовью?

— А что с ней? — завожу машину. — Ей, как видишь, все возрасты покорны. Зуб даю, через полгода Ростов имя этой ведьмы и не вспомнит… Кого-кого, а уж ведьм в его жизни хватает. Ну что, отвезти тебя к маме?

— Не надо к маме, — вдруг бледнеет сержант израильской армии.

С ее лица сбегает вся краска, и Лея за секунду становится зеленой. Это от страха перед Сарой Львовной, что ли?

 — Что-то мне нехорошо… Платон, тормози!

Из машины Лея в итоге выскакивает на ходу, потому что тормозной путь, мокрый снег и реакция от недосыпа у меня не такая уж быстрая. Но я хотя бы не успел разогнаться. 

Как она на ногах только удержалась на этих своих каблучищах? Выпрыгнув из машины, несется к реке, виснет на каменном ограждении.

Нашла время смотреть на мосты!

Когда я, бросив машину заведенной, несусь к ней, Лея, перегнувшись через каменный парапет, извергает содержимое своего желудка в Неву. Никакие мосты ее не впечатлили...

На ветру да без белья, колгот, нормальной куртки и в этой тряпке-топике, ее тут же начинает колотить крупной дрожью, так что снимаю с себя собственную куртку и набрасываю на нее.

Лея сдавленно стонет и виснет на моем плече.

— Полегчало?

— Не знаю… — у нее зуб на зуб не попадает. — Мне так плохо, Платон… Так плохо.

— Могу себе представить. Ладно, горе ты мое луковое, поехали к нам. Маме тебя сдавать в таком состоянии настоящее преступление. Сам напоил — сам и уложу.

Помогаю забраться обратно в машину и застегиваю на ней ремень безопасности. Печка и так работает на полную.

— Укладывайте… Только давайте без глубокой глотки, — бормочет она с закрытыми глазами, — а то у меня челюсть до сих пор болит.

Когда я подъезжаю к дому, она уже спит.

Глава 12. Лава горячая, лава огнедышащая

Мы с Платоном снова в одной постели.

Он пытается меня раздеть, а я только извиваюсь, тянусь к нему и уже не сопротивляюсь. Но обнять его не могу, постоянно промахиваюсь. Платон почему-то движется в два раза быстрее меня, а я чувствую себя, как горячая лава: медленная, густая и огнедышащая.

Желание никуда не делось. Так и бурлит в крови, разбуженное его действиями на парковке.

Мне так хочется сказать ему правду, признаться в сокровенных фантазиях. Нет, речь идет даже не о любви.

Я хочу признаться ему в том, что мне понравилось.