Отец лучшей подруги

Лея выгибается дугой, так что под медной кожей проступают ребра. Слабая дрожь перерастает в сильную, крупную, ее колотит от каждого прикосновения языка, и я решаю ослабить напор.

Но она стискивает мои волосы и не дает от себя отстраниться.

— Нет… Еще… Сильнее, — хрипло выдыхает она.

Не могу сдержать улыбки. Желание дамы — закон, особенно, когда она четко знает, что хочет и может сказать об этом вслух.

Возвращаюсь к тому же быстрому ритму, упиваясь ее телом, смакуя изгибы и вкус. Добавляю два пальца, а когда слегка прикусываю, то Лею едва ли не подбрасывает на кровати. Она сильнее тянет на себя мои волосы, явно забывшись. Кусает мои бедра, оставляя на коже пульсирующие укусы.

Я рефлекторно ударяю бедрами, как вдруг Лея толкает меня на спину и оказывается сверху.

Накрывает член ртом и берет так глубоко и легко, что я снова сбиваюсь. Но Лея уже на грани. В очередной раз. Я знаю, что женский оргазм разный и не такой прямолинейный, как мужской, но только сейчас, пожалуй, с неподдельным интересом и изумлением замечаю, как Лея снова преодолевает пик, более высокий, чем прежний. Более сильный.

Она отдается процессу, отринув стеснение и прочие предрассудки. Дрожит, стонет и с упоением возвращает мне часть собственного наслаждения, ведя сверху вниз по стволу подрагивающим языком.

Пожалуй, учить ее многому и не придется.

А вот остановить все-таки надо.

— Хочу тебя… Сейчас.

Лея смотрит на меня затуманенными пьяными глазами, губы ее горят, как и щеки. Дыхание так и не пришло в норму.

 Только она в моих руках. Только ее губы на моих. Только ее частые стоны и очередной пик, который она с моей помощью обязательно настигнет.

Глава 24. Борьба с самооценкой

С наслаждением потягиваюсь. По телу разливается приятная истома, и я открываю глаза. Комната Платона мне хорошо знакома, но я подскакиваю на месте, когда понимаю, что его самого в постели нет!

Из-за шума в ушах не сразу различаю его тихий голос. Платон никуда не делся, он дома, на кухне. Взгляд падает на экран телефона. Ого, уже одиннадцать! Нифига себе поспала!

На прикроватной тумбе немым укором так и лежит нераспечатанная упаковка с презервативами. Черт. Но экстренную таблетку я ведь выпила. Все будет хорошо, так?

Бегу в душ, где снова чищу зубы пальцем, — интересно, уже можно оставить у него свою щетку? Или это только для тех, кто в законных серьезных отношениях? А у нас пока какие?

Нахожу свои выстиранные и высушенные джинсы, футболку и лифчик возле кровати, на кресле. Наверное, Платон принес.

Расчесываюсь найденной на дне рюкзаке расческой. А вот линзы хоть убей не помню, куда дела. Перед тем, как принять душ после первого раза, я сняла их. Но в рюкзаке нет.

Придется обойтись очками.

Но вспомнив, как Платона перекосило, когда он увидел меня в очках дома, прячу их обратно в рюкзак. Справлюсь и так.

Перед тем, как покинуть комнату, в последний раз осматриваю себя в зеркале. Мда, как будто ничего не делала. Видок у меня все равно такой… хорошенько оттраханный.

В квартире тихо, только Платон монотонно разговаривает на кухне, похоже, по телефону. Завернув за угол, действительно вижу, как Платон, одетый по-домашнему, ходит вдоль окна, кивая невидимому собеседнику.

Светлая футболка обтягивает его широкие плечи, а мягкие спортивные штаны подчеркивают по-мужски узкие бедра. Деталей без линз не различаю, и это обидно. Ведь пускать на него слюни я теперь могу, не таясь.

Платон устало трет лоб, смотрит в ежедневник, который держит в другой руке. Судя по серьезному тону ревновать не стоит.

— Да, значит, так… До понедельника, — наконец-то прощается он.

Откладывает телефон, ежедневник и тяжело вздыхает, глядя в панорамное окно. Ерошит свои волосы. Кажется, дела складываются не очень хорошо.

Подхожу сзади и обнимаю, прижимаясь щекой к его спине.

— Привет…

Платон касается моих переплетенных у него на груди рук.

— Привет, соня.

Оборачивается ко мне, оставаясь в кольце моих рук, легко целует в губы и шепчет:

— Как ты?

— Нормально.

— Ничего не болит?

— А должно?

Он криво улыбается.

— Просто ты вчера как с цепи сорвалась… Похоже, секс у тебя бывает не часто.

Кусаю губы, жаль, глаза деть некуда.

— Или я неправ?

— Прав, — отвечаю шепотом. — У меня даже отношений толком не было.

Качая головой, Платон разрывает наши объятия и идет к плите.

Зря я это, наверное, сказала? Что с ним? Не хочет связываться с неумехой?

— Слушай, — иду следом за ним, — я помню, что ты не хотел свиданий, отношений, вот этого всего. Ты раз сто мне это повторял и сейчас не думай, что со мной будут какие-то проблемы только потому, что у меня еще не было нормальных парней…

Платон быстро разбивает на сковороду яйца, мешает их лопаткой, а потом тянется к тарелке. Протягивает мне порцию яичницы болтуньи и говорит:

— Вот дуреха, — выдыхает он. — Свезло же, Господи, с такой связаться.

— Эй! Чего это я дуреха?

— А то. Напомни, пожалуйста, как вечер кончился? Может, я тебя после всего на такси домой отправил?