Отец лучшей подруги

Воспоминание проносится вспышкой — когда все кончилось, я просто рухнула на кровать и мои глаза сами собой закрылись. Платон натянул на меня одеяло... А дальше ничего не помню.

Платон подхватывает две чашки с кофе и идет к столу.

— Ну так что? — бросает он. — Как вечер кончился?

— Никуда бы я не уехала, я бы и два шага не сделала после всего, что было, — иду вместе с тарелкой за ним, совершенно сбитая с толку. — Подожди, ты хочешь сказать, что мы не просто вместе? Что мы теперь даже в отношениях?

— Не изобретай мудреных классификаций, Лея. Как по мне, есть секс без обязательств и есть все остальное. Ты провела ночь в моем доме, в моей постели, собираешься есть приготовленную мной яичницу и вряд ли мы собираемся на этом все закончить. Так что давай пока обойдемся без ярлыков.

Смотрю на тарелку в моей руке. Да, приготовил сам. Для меня!

— Поняла, — отзываюсь тихо.

Беру вилку и отправляю хороший такой кусок в рот.

Еда тут же просится обратно. Блин, почему так невкусно! Как можно испортить яичницу?!

Платон пьет кофе и не сводит с меня взгляда.

Делаю над собой усилие и глотаю.

— Спасибо, очень вкусно, —  делаю большой глоток кофе, но так просто избавиться от гадкого привкуса во рту не получается.

— Правда? — пристально на меня глядя, спрашивает Платон.

Широко улыбаясь, снова делаю глоток кофе.

— Ну… Соли немного не хватает. А так все отлично.

— Ах, соли. Так бы сразу и сказала. Соль на столе, — кивает Платон.

Поворачиваю голову и понимаю, что все сливается. Стол длинный, вместительный, где-то у дальнего края есть островок с салфетками, перечницей и зубочистками, но теперь, без очков и линз, я, даже щурясь, вижу только цветные пятна.

Да что ж мне так не везет!

— Да нормально, я почти доела.

Ага, у меня полная тарелка.

— А ну посмотри на меня, Лея. Сколько пальцев?

— Два, — хмурюсь. — Я вообще-то не слепая, Платон.

Ну не настолько. Предметы перед самым моим носом я вижу.

Кивает своим мыслям, поднимается и сам проходит вдоль стола, подхватывает соль и ставит передо мной.

— И зачем врать, если ты ее не видишь? Ты сейчас без линз?

— Не знаю, где они. Сунула куда-то вчера и не нашла утром.

— А очки? Дома оставила?

— Очки в рюкзаке.

— И почему ты их не надела?

Делаю вид, что солить еду очень увлекательно. Перемешиваю. Пробую. Займу рот и отвечать не придется. А может, даже вкуснее будет.

Но нифига.

Просто теперь эта резиновая гадость еще и пересолена.

Платон не сводит с меня взгляда. Держа еду за щекой, я улыбаюсь, не раскрывая рта. Сейчас он отвернется, и я все выплюну. Во второй раз я это не съем!

Платон смотрит.

Время уходит.

Яичница разъедает мою щеку.

И я, проклятье, глотаю. Меня тут же передергивает, а желудок сводит спазмом. Бросаюсь к чашке, но моя уже пуста. Платон подвигает мне свою, и я опустошаю ее залпом.

— Вкусно, значит? Тест на честность ты провалила. Готовить я не умею, — улыбается Платон. — Как ты вообще это съела? Дважды?!

Отодвигаю от себя тарелку, заливаясь краской. Вашу ж мать, тест?

— Адское дерьмище, Платон! Я в жизни такой яичницы не ела. Как тебе удалось испортить простейшее блюдо?

— У меня дар. И, кажется, он передался и Юле, потому что Костя не меня одного просит не приближаться к его продуктам.

С радостью спускаю в мусорку ненавистный завтрак и, поднявшись, наливаю себе еще кофе. Открываю холодильник.

— А ты вообще завтракал?

— Так, пару бутербродов. Сделать тебе?

Закатываю глаза и вместо двух, беру пять яиц. Платон споласкивает сковороду и ставит ее на огонь.

Быстро делаю нам новую яичницу. Солю, пробую. Ну вот, другое дело!

— Кстати, про Костю. Мы должны сознаться, — говорю, глотая горячую яичницу прямо со сковороды. Все-таки я была очень голодна, а еще даже не ужинала. — По крайне мере, Юле и моей маме.

— Да, Костя уже обо всем догадался.

И даже раньше, чем Платон может себе представить.

Ставлю перед ним дымящуюся тарелку.

— Кстати, а где Костя? И Егор?

— Гуляют, — быстро отвечает Платон, проглатывая еду за секунду. — Спасибо. А теперь про твои очки.

Тут я вскакиваю с места и опять ныряю с головой в холодильник.

— Может, тебе еще что-нибудь приготовить? Ты разве наелся?

Слышу его тяжелую поступь. Платон давит на дверцу, и я остаюсь без защиты рыцаря Холодильного Образа.

— Лея. Что не так с очками?

— Не испытывай мое терпение. Поразительно, насколько раскованно ты ведешь себя в постели, а в жизни и двух слов связать не можешь, когда что-то не так!

— Ладно, — стискиваю зубы. — Очки я не надела, потому что тебя аж перекосило, когда ты меня в них увидел в первый раз. Я знаю, что очки мне не идут, вот и не ношу при тебе! Доволен?

— Когда это меня «аж перекосило»? — хмурится.

— Когда ты к нам домой приехал. Ты на кухне сидел, а я тогда спросонья вышла к тебе в очках.

— А на тебе тогда что, только очки были?

— Издеваешься?

Наклоняется ближе ко мне и начинает загибать пальцы: