Отец подруги

Узнав в регистратуре, в какой палате находится моя дочь, я поднимаюсь на третий этаж и захожу в нужную. Лена в сознании, лицо разбито, голова перебинтована. Заметив меня, она пытается сесть и тянет ко мне руки. Ее грудная клетка начинает быстро вздыматься, в то время, как в мою будто вонзается что-то острое.

— Папочка… — ее голос охрипший и севший.

Я тут же оказываюсь рядом и прижимаю Лену к себе. Несильно. К ней сейчас страшно прикасаться, кажется такой хрупкой и маленькой.

С ее губ слетает тихий и вымученный вздох, а потом дочь скатывается в истерику, все ее тело содрогается от рыданий, сильно меня пугая.

— Папа… Это я… Сона из-за меня… Я не заметила красный сигнал светофора. Все случилось так быстро, я даже ничего понять не успела. А потом удар… — вцепляется в воротник моей рубашки. — Врач сказал, что Сона без сознания и пока не дает никаких прогнозов на ее счет. Я не специально. Я этого не хотела, она ведь пережила в прошлом ту ужасную аварию… И сейчас опять…

Избыток боли в ее голосе загоняет в мою грудь еще одно острое лезвие.

— Тише, — пытаюсь говорить спокойным голосом, но внутри меня разрывает на части от признаний дочери и воображаемых картинок того, что они пережили с Соной.

— На мне ни царапины, а она в реанимации… Лучше бы я вместо нее… Я не хотела. Сделай что-нибудь, папа, — умоляет меня Лена, не переставая плакать, отчего ткань моего пиджака стремительно намокает.

— Не реви, — обхватываю ее затылок и прошу на меня посмотреть. — Все будет хорошо, слышишь? — заверяю ее и сам на это надеюсь, в противном случае… отказываюсь думать, что это окажется не так.

Я нажимаю кнопку вызовы медсестры, и когда та появляется в палате, прошу сделать Лене укол успокоительного. Глажу дочь по голове, пока она не проваливается в сон, и иду на поиски врача, чтобы узнать о состоянии Соны. Возможно, мне разрешат ее увидеть, хотя маловероятно, если она сейчас находится в реанимации.

Пообщавшись с Боровицким, врачом Соны, чувствую, как меня опять начинает штормить. В глазах темнеет от эмоций, когда он перечисляет повреждения девочки. Кажется, он еще что-то говорит, но я пропускаю эти слова мимо ушей, вспоминая нашу первую встречу, и то, как Сона стыдливо опускала глаза, когда я заметил шрамы на ее руках.

— К ней можно? Хотя бы на пару минут, — прошу я и тянусь за бумажником в карман пиджака, чтобы отблагодарить.

— Уберите. Это лишнее. Девушка сейчас находится в реанимации. Состояние тяжелое. Я бы в любом случае не пустил, будь вы даже ее родителем…

— Ее мать сейчас за тысячу километров, я единственный близкий человек, — перебиваю его. — Буквально на пару минут, — не припомню, когда был таким вежливым в последний раз, но сейчас хочу увидеть эту маленькую беззащитную девочку, которой необходима моя поддержка.

Подумав несколько мгновений, Боровицкий достает телефон и кому-то набирает, дает разрешение мне пройти и кивает головой, чтобы шел за ним. Позвоночник продирает озноб, когда я переступаю палату и вижу Сону.

Губы белые, обмотанная проводами… Такая хрупкая и маленькая. Так неправильно. Так не должно быть.

— Не подходите, — доносится голос врача, когда я делаю к ней шаг.

— Я на пару секунд, — руки сами тянутся к ней и касаются кончиков ее пальцев.

Они холодные. Я аккуратно сжимаю их и наблюдаю за ее лицом, точнее тем, что сейчас видно, надеясь увидеть хоть какую-то реакцию, но ничего не происходит. Сона подключена к аппарату искусственной вентиляции легких, а буквально несколько часов назад смотрела на меня в коридоре офиса.

— Ну все. Достаточно, — произносит механический голос за спиной.

Делаю шаг назад, отпуская руку Соны, и выхожу из реанимации, чувствуя, как в грудь прилетает третий острый предмет, окончательно кромсая внутренности на куски. Заглядываю на обратной дороге к дочери. Лена спит. Я поправляю ей одеяло и иду на стоянку.

Домой возвращаться не хочу, но необходимо решить несколько вопросов. Возможно, договориться с клиникой, у которой лучше условия, чтобы перевести туда Сону. Но пока не уверен, что врач разрешит это сделать.

Возвращаюсь к машине и долго курю, глядя на здание больницы. Перед глазами стоит лицо Соны. Только не обмотанное проводами, каким я увидел его несколько минут назад, а с нежной улыбкой и искрящимся взглядом. По позвоночнику ползет холод от осознания, что ее жизнь находится сейчас на волоске…

Выкидываю окурок и достаю телефон. Не люблю быть гонцом плохих вестей, но я действительно единственный близкий человек для Соны после ее матери, который бы мог о ней позаботиться в этом городе. Мне необходимо ей сообщить, что ее дочь находится в реанимации в тяжелом состоянии по вине моей дочери. А ведь пару часов назад я думал, что у меня и у нее в запасе есть куча времени.

29

— Борис Александрович, вы второй день не появляетесь в офисе… Как дела у Лены и Соны? — с заминкой спрашивает Стефания, когда я отвечаю на ее звонок.