Отец шатунов. Жизнь Юрия Мамлеева до гроба и после

Недоброжелатели Джемаля при всяком удобном случае напоминают, что в военном билете у него стояла отметка «7б» — «умеренная психопатия». Это, впрочем, мало что значит: многие советские диссиденты, к которым можно отнести и некоторых участников Южинского кружка, либо успешно симулировали безумие, либо получали соответствующие справки через знакомство с врачами. По словам Гейдара Джемаля, благодаря одному психиатру, поклоннику Мамлеева, ему удалось переквалифицироваться из «умеренных психопатов» в «шизофреники» — это как минимум освобождало его от преследований за тунеядство, как максимум — от ответственности за всякого рода антисоветчину[143]. Правда, потом из-за такого диагноза он не смог устроиться на «нормальную» работу — диктором радио ВДНХ[144].

Во время перестройки Джемаль зачем-то вступил в общество «Память», ультраправую организацию антисемитского толка, которой руководил национал-монархист Дмитрий Васильев. Всякий, кто интересовался позднесоветской историей, наверняка видел забавные кадры, на которых запечатлены участники «Памяти» образца 1988 года: пока философ Дугов в характерной дуговской манере бредит о подлинном интернационализме, каким его видел Ленин, и о необходимости наказать всех, кто навязал народу интернационализм неподлинный, Джемаль с отрешенным и как будто печальным видом смотрит куда-то далеко-далеко, в серый московский туман. Из «Памяти» их обоих вскоре выгнали — к слову, за контакты с «диссидентом» Мамлеевым[145].

В середине 1990-х Гейдар Джахидович посвятил себя работе Исламского комитета России, задачей которого было продвижение идей политического ислама. Репутация у организации была неоднозначная как среди самих мусульман, так и среди их светских оппонентов. С одной стороны, Джемалю постоянно припоминали косвенную или прямую поддержку чеченских радикалов — в материалах, посвященных Гейдару Джахидовичу, с высочайшей степенью вероятности можно встретить знаменитую фотографию, где он запечатлен с полевыми командирами Хаттабом и Шамилем Басаевым. С другой стороны, в какой-то момент Джемаль стал немил и наиболее активным радикалам, намекавшим на его сотрудничество с федеральными властями. Так, весной 2010 года сайт «Кавказ-центр» сообщил, что некоторые члены Исламского комитета (их имена, впрочем, не назывались) покинули организацию в знак протеста против резких слов Джемаля в адрес лидера чеченских сепаратистов Доку Умарова[146].

Параллельно Гейдар Джахидович участвовал в создании общественного движения «Левый фронт», а также некоторое время плотно контактировал с «Другой Россией» Эдуарда Лимонова, образовавшейся на обломках НБП[147]. В общем, симпатизанты Джемаля, объясняя его противоречивые интересы и взгляды, могут прийти к логичному выводу, что Гейдару Джахидовичу нравилось все воинственное, революционное и антибуржуазное — даже о своих политических и военных врагах, армянских подпольщиках, он отзывался с нескрываемой симпатией, когда речь заходила об их силовых акциях против советского режима[148].

И все же — есть ли что-то более буржуазное, чем советский или постсоветский гражданин, восторгающийся Эволой? Итальянский ультрафашист, вероятно, оторопел бы, увидев своих сторонников в некоторых странах с ликвидированным институтом аристократии, на смену которому пришла сперва красная и чекистская номенклатура, затем эволюционировавшая в ушлых коррупционеров-материалистов — полную противоположность его идеалов общественного устройства. Или, что еще хуже в глазах Эволы, в борющихся за политическую власть философствующих потомков рабочих и крестьян.

В поисках разгадки этого парадокса я отправился к Максиму Леонардовичу Шевченко — журналисту, телеведущему, депутату, ученику Гейдара Джемаля и просто крайне яркому персонажу общественно-политической жизни постсоветской России, если можно так выразиться.

— Максим Леонардович, как вы считаете, есть ли что-то более буржуазное, чем советский или постсоветский гражданин, восторгающийся Эволой?

— Не ищите в этом идеологию. — Максим Леонардович смотрит на меня как на придурка, кем я, признаться, себя и чувствую под его стальным взглядом. — Ищите в этом форму сопротивления. Гейдар воспринимал мир как пространство войны, войны в смысле личностном, эстетическом и этическом. Он ненавидел пошлую систему совка и постсовка каждой клеточкой своей души. И он выбирал такие контркультурные ходы, которые были бы максимально антагонистичны тому, что называлось «общественное согласие». Такой же была его позиция и в Исламском комитете. С одной стороны, он был мусульманином — и сам про себя говорил, что мусульманином он был с детства, но лишь со временем пришел к осознанному религиозному исламу с соблюдением правил, после этого он не пил, не курил, не сквернословил, молился. Для него стала органичной эта самодисциплина. В этом он был похож на Дугова, который тоже соблюдает довольно строгие старообрядческие правила и не садится за стол без молитвы и из-за стола без молитвы не встает…