Но вот чудо рассеялось. Тучка набежала, померкли лучи, с ними и отблески. Настоятель не парил более в вышине, не нарушал законов мирозданья, он всего лишь висел на страховке. Раскачивался, что-то громко кричал, энергично размахивал руками, на что-то указывал крановщику. Тот наполовину высунулся из кабины и, жестикулируя в ответ не менее эмоционально, пытался опустить тяжелый груз на отведенное для него место.
Удалось. Деревянная перекладина, к которой крепился колокол, вошла в предназначенные для нее пазы, провис трос крана, освободившись от тяжелой ноши, несколько мужчин поднялись по лестнице наверх. Дробь частых ударов молотками заглушила рев двигателя. Стук нарастал, достиг пика и стих. Вскоре затих и двигатель крана. Все стихло, на монастырское подворье вернулось истинное спокойствие.
Настоятель, который все еще висел на тросе, заметил меня, помахал рукой, дескать, поднимайся наверх.
Причин отказываться у меня не было. Я взобрался на вершину колокольни, чувствуя, как сердце изо всех сил пытается вырваться из ставшей непомерно тесной грудной клетки. Минута ушла на то, чтобы пульс втиснулся в рамки нормального ритма. Ушло головокружение, я наконец-то смог нормально видеть.
Дыханье выровнялось. Кровавые пятнышки, проплывающие перед глазами, растворились в лишь слегка расплывчатой красоте окружающей монастырь природы. Еще минута и восприятие цвета окончательно вернулось в норму. Картинка стала четкой, яркой и невероятной красочной…
С вершины колокольни открывался превосходный вид. Вот совсем рядом, буквально руку протяни, белеют одинаковые домики села Спасовка, за ними, чуть одаль, виднеется пруд. Надо же, я столько времени провел совсем неподалеку, а пруда и не видел! Даже не догадывался, что он существует. Помню, сразу же идея промелькнула, захотелось подойти поближе к живописному водоему, полюбоваться ним вблизи, а то и вовсе порыбачить. А что, вот как мой единомышленник – точно посредине зеркальной глади одинокой точкой темнела весельная лодка. Не иначе как местный рыбачок медитировал с удочкой. Хорошо ему! Не надо рыться в документах, копаться в самом себе, пытаясь понять что-то, о существовании чего и не догадываешься! Просто ему, а от того спокойно…. А еще дальше, за рыбаком, за прудом, за селом, да вообще везде простилаются широкие ярко-зеленые поля. Насыщенная зелень покачивается, волнуемая неощутимым ветерком и колышется легкой рябью в глазах…
Когда я добрался до верхней площадки колокольни, настоятель был уже там. Он, с легко читаемой насмешкой во взгляде, посмотрел на меня, расстегнул карабины, снял снаряжение, отряхнул пыль. Терпеливо помолчал, давая мне возможность прийти в себя.
– Как тебе такая картина?
Я не понял, что он хотел этим сказать, точнее, спросить. Что за вопрос он пытался озвучить? Может, интересовался, что я думаю об удивительном ландшафте, о красотах, что от горизонта до горизонта? Может, хотел узнать, нравится ли мне видеть свое отражение в огромном колоколе? А может просто хотел услышать мое мнение об альпинисте-настоятеле? Недолго думая, я ответил просто:
– Отлично! – казалось, одно лишь слово, а ответ на все вопросы одновременно. К тому же честный ответ…
– Согласен, отлично! Ведь именно такой вид имела церковь в начале прошлого века. Словом, мы хорошо поработали!
– Все не устаю удивляться, – я кивнул на разбросанные по полу веревки, ленты, карабины. – Так вы еще и скалолаз?
Настоятель кивнул:
– Да, было дело! Давно, правда, в часы студенческой молодости. Любили мы с друзьями активно отдыхать. Бывает, нахлынет, вспомню костер, песни под гитару и горы, вокруг одни лишь только горы. Эх, были времена! Но, если совсем честно, то это все так, несерьезно. Я ведь ни одной настоящей вершины так и не покорил. Ограничивался тренировочными сборами в Крыму. Но и это было не зря, как видишь, пригодилось!
Глава двадцать третья
Окно в кабинете настоятеля выходило на запад, давая возможность вдоволь любоваться таинством заката. Прекрасное зрелище! Там, далеко на линии что разделяла и одновременно соединяла небо и землю, покачивался в восходящих потоках солнечный диск. Он уже коснулся земли и медленно растекался в атмосфере. Мгновение и солнце перестало быть шаром, правильной сферой, теперь оно было грушей, большой, огненно-оранжевого цвета, грушей. Висела она, тускло сияла, украшая собою вечерний небосвод.
Ожидая отца настоятеля, я наблюдал за метаморфозами огненного шара. Смотрел, как из груши дневное светило превратилось в вытянутый овал, как половина его скрылась за горизонтом, как на кроваво-красном небе зажглась первая вечерняя звездочка, точнее планета, яркая и прекрасная Венера. Наблюдал за тем, как блеск размытого пятнышка, что совсем недавно было солнцем, угасал, Венера же, наоборот, разгоралась, словно невидимым потоком пламя гаснущей звезды перетекало на кружащую вокруг нее планету. Перетекало, предоставляя ей возможность ярким пусть и не собственным светом приветствовать людей. Радовать их своей красотой.